— Надо припомнить… Ох, уж мне этот Шалимов, — покачал головой полковник. — И после дембеля покоя не дает.

— А что с ним такое? — улыбнулся Максим.

— Всю плешь проел, — хмыкнул Фурцев и улыбнулся в ответ, как бы приглашая Максима посмеяться над сказанным. Но тот остался серьезен. — Представляете, за два года восемь раз на гауптвахте отсидел.

— Да ну? И за что же?

— Призвали его из Ялты, понимаете, парень поступил в художественное училище, ну, его и забрали со второго курса. А у нас, как и в любой части, штатного художника не положено, вот и взяли его, а он с гонором, понимаешь, оказался. То то ему не так, то это не этак, — полковник хмыкнул. Вытащив из пластмассового подстаканника ручку, он принялся крутить ее в толстых пальцах. — И ведь пользовался тем, что мы без художника никуда. Справьтесь в округе, у нас самая лучшая часть, всегда все было в порядке. А этот правдолюб… То ему, понимаешь, покажется, что кто-то что-то там из столовой утащил, то еще какую-то ерунду выдумает.

— Неспокойный, значит, оказался? — Максим улыбнулся, как бы давая понять, что он с нужной стороны оценивает нагловатые действия солдата.

— Да уж, сразу видно, детдомовский.

Максим почувствовал, как сердце его внезапно екнуло и провалилось куда-то к пяткам. Стараясь казаться равнодушным, он вальяжно откинулся на спинку стула и кивнул:

— Знакомы мне такие. Из-за них зря ноги сбиваешь. Катаешься, катаешься. Как правило, ничего не подтверждается, но прежде, чем все это выяснится, придется пол-области объездить.

— Это верно, — моментально подхватил Фурцев. Вот и Шалимов был такой же. Все какой-то правды искал. А сам — нарушитель режима. То к отбою в казарму не явится, то вообще пропадает черт знает где, и с другими ребятами из срочной службы отношения напряженные.

— А что, и тут что-нибудь не слава Богу?

— Да ну, как всегда. Ну недолюбливают ребята штабистов, это уж как водится. Не по нутру им, что они в наряды ходят, а этот сидит в штабе, все картинки малюет.

— И что, серьезно конфликтовали?

— Да ну, — Фурцев махнул рукой, а затем наклонился вперед и, понизив голос, словно по секрету, сообщил: — Пару раз подрались даже. — И тут же оговорился: — Но со своим призывом. Так что ни о какой дедовщине речь, как вы понимаете, не идет.

— Но все равно же неуставные взаимоотношения, — хмыкнул Максим.

— Да ну, Господи, можно подумать, они на гражданке не дерутся.

— Дерутся, дерутся.

— Но этот Шалимов ничего был, крепкий парнишка. У них там в детдоме школа хорошая.

— А почему передержали его? Призывался вроде одиннадцатого октября, а уволен одиннадцатого декабря.