— Да нет, можете идти. О пациенте мы позаботимся.
— Ну, тогда всего доброго, — кивнул тот.
— Хорошо бы, — ответил доктор.
Фээскашник вышел в коридор, присел перед Алексеем на корточки и пожал правую руку:
— Ну, держись, мил друг. До вечера, боюсь, тебе придется побыть одному, а потом я подъеду.
— Оказавшись на улице, Проскурин отогнал машину в какой-то глухой переулочек, приткнул к обшарпанному забору и с сожалением покачал головой: растащат ведь, жалко. Своя все ж таки, не казенная. Подумал, забрался под сиденье, достал автомат, глушитель и обойму. «Кипарис» повесил на правый бок, использовав в качестве петли брючный ремень, остальное затолкал в карман пальто.
Выбравшись переулками на параллельную больничной улицу, он зашагал в сторону небольшого сквера, видневшегося через пару кварталов. На перекрестке огляделся еще раз. Не заметив ничего подозрительного, перешел улицу и вошел в телефонную будку. Вытащив из кармана пластмассовый жетончик, привязанный к шелковой нити, опустил его в монетоприемник. Ответили на другом конце провода почти сразу же.
— Слушаю вас, — прозвучал в трубке сухой деловитый голос.
— Ипатова Ивана Давыдовича будьте добры, — попросил Проскурин.
— А кто его спрашивает? — поинтересовался голос.
— Коллега, — ответил Проскурин.
— Какой коллега? — Голос стал еще более сухим и настороженным. — Представьтесь.
— Проскурин Валерий Викторович, из Шахтинска.
— Одну минуту. — В голосе не прозвучало никаких эмоций, идеальная сухость, стопроцентная, как песок в пустыне.
Через пару минут в трубке что-то щелкнуло, и уже другой голос, басовитый, густой, осторожно осведомился:
— Слушаю вас.
— Иван, здравствуй, это Валера, — представился Проскурин.
В трубке помолчали, а затем Ипатов буркнул холодно:
— Ну? И что?
— Послушай, Иван, — быстро забормотал Проскурин, — у меня тяжелое положение. Понимаешь, попал в дурацкую ситуацию. Нужно выяснить всю подноготную о некоторых личностях и получить еще кое-какую дополнительную информацию. — Ипатов молчал. — Ну и машину бы раздобыть, — невесело усмехнулся Проскурин.