– Он мертв?

– Меня взяли утром на выходе из номера, я даже толком не успел понять, что происходит, как получил порцию хлороформа, а очнулся уже спустя несколько часов, в подвале, рядом с телом Дмитрия. Лицо, руки… Его пытали. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Спустя несколько часов ко мне в камеру пришел глава немецкой разведки в Берне фон Крауф. От Дмитрия он знал о месте встречи и теперь предлагал мне в обмен на свободу сдать им тебя. Услышав его предложение, я сразу дал согласие, потому что из того положения, что я оказался, это был единственный выход. У меня не было желания медленно умирать под пытками, а такой вариант давал мне шанс для побега или пулю, которая намного предпочтительнее медленного и мучительного конца. К тому же я считал, что тебя в Швейцарии уже нет, и был настолько в этом уверен, что стоило мне увидеть тебя, я даже в первый момент не поверил своим глазам.

– Ты знал о снайпере?

– Еще бы! Его посадили из-за меня, а меня предупредили: только дернись… Погоди! Ведь он стрелял в тебя! Но почему?

– Думаю, что они решили сначала ранить меня, а уже потом брать. Думаю, из-за страха, что так со мной не справятся.

– Вон оно как, – протянул Пашутин. – А я-то думал, как они тебя упустили. Ты, значит, наделал трупов и сбежал. Сколько положил?

– Троих.

– Силен. И сегодня двоих. Так ты скоро всю германскую разведку переведешь.

– Будем считать, что мы сторицей отплатили за Сухорукова.

– Нет! Это ты расплатился, а я – нет! Перед тем как уйти, я поклялся перед телом Дмитрия, что если останусь жив, приду и убью этих тварей. Всех до одного!

Его взгляд изменился, стал тяжелым, злым, давящим, а руки, лежащие на столе, сжались в кулаки, да так, что побелели костяшки пальцев.

– Тогда чего мы сидим? – спросил я его.

Пашутин бросил на меня недоуменный взгляд, словно не веря в мои слова.

– Ты предлагаешь пойти прямо сейчас?

Я согласно кивнул головой. Он как-то по-особому посмотрел на меня, потом зло усмехнулся и воскликнул:

– Око за око, зуб за зуб!

В его словах не было пафоса, а только неутоленная ярость. Сейчас он напоминал не человека, а палача, готового пролить сколько угодно крови для утверждения справедливости.

– Тогда давай готовиться.

Публичный дом мадам д'Оранже был похож на праздничную елку из-за обилия цветных лампочек, развешанных гирляндами на фасаде здания. Пройдя мимо дома, Пашутин свернул за угол, после чего провел меня к арке проходного двора, расположенного наискосок дежурного входа в бордель. Нам хорошо было видно, как под неяркой лампой в жестяном абажуре, висевшей на козырьке над дверью, стоял охранник, засунув руки в карманы пальто. Его лицо выглядело бледной размытой тенью из-под полей шляпы, но я не сомневался, что он настороже и внимательно наблюдает за всем происходящим на улице. Время от времени он оглядывался по сторонам, переступал с ноги на ногу и ежился, поводя широкими плечами под толстой тканью пальто. Ветер, гуляющий по проулку, был холодный, сырой и резкий, пронизывающий до костей. Спустя какое-то время охранник достал часы и посмотрел время.