— Он сказал, что это к делу не относится, — она указала подбородком на журналиста.

— Я просто задал тебе вопрос. Мне нужно определить, каким ты можешь быть свидетелем.

— Я никаким свидетелем не буду.

— Не будешь? — спросил Санк-Марс

— Я распутничаю для себя, а для закона блудить не собираюсь.

Ее последняя фраза прозвучала так, как будто она кого-то цитировала.

— Проблема в том, что именно об этом мы и собираемся тебя попросить, — ненавязчиво произнес Санк-Марс.

Девушка ненадолго задумалась.

— Если вы меня попросите раздвинуть ноги для медицинской науки, я их раздвину. Но разевать варежку как свидетель я не собираюсь. И уж точно я этого не сделаю для закона.

Это прозвучало уже не как цитата, а как ее собственное кредо, ее собственное представление о пределах дозволенного.

Санк-Марс уже прилично устал и был бы не против присесть. Но поскольку ему не хотелось ни к чему в этой квартире притрагиваться, он продолжал стоять.

— Этот молодой человек сказал мне, что ты готова сделать нам одолжение, что у тебя есть кое-что, что могло бы мне пригодиться. Причем ты готова сделать это добровольно и подписаться под тем, что сделала это по собственному желанию. Это так, Лиз?

— Одолжение? — она непроизвольно улыбнулась. — Клевое вы нашли словечко. Да, я готова сделать вам одолжение, ведь ни на что другое я уже не гожусь, правда? Вот, оказывается, где я теперь торчу. Одолжение. Мне такой прикол нравится. Только я не хочу из-за этого нажить себе потом головную боль, вот и все.

— Из-за меня, Лиз, у тебя голова болеть не будет. Сколько ты еще сможешь продержаться?

Она пожала плечами. Вместо нее ответил Окиндер Бойл:

— Теперь уже меньше двух часов.

— Я не тебя спросил, — сказал ему Санк-Марс.

Девушка снова пожала плечами и спросила:

— Какое это имеет значение?

— Мне нужно быть уверенным, что это на сто процентов чисто. Никаких смесей здесь быть не должно, если ты улавливаешь, о чем я говорю.