— Подстрелили, начальник? Да случайно… — с «товарища следователя» Степаненко перешел на «начальника». Эта форма обращения куда удобнее, когда тебя называют на «ты». — Еще слава богу, что милиция наткнулась на меня. Если бы не подобрала, совсем бы кровью изошел, лежа на улице.

— А кто же тебя подстрелил?

— А Бог его знает.

— Встань, расселся здесь, как равный с равным! — не сказал, а выкрикнул уже рассерженный Смирнов. — Порядку вас не научили, так я разом научу.

Степаненко встал.

— Я попрошу вас, начальник, разрешить хотя бы немного опереться на стул — нога очень болит.

— Выстоишь, никуда не денешься.

Следователь вызвал конвоира. Когда тот явился, Степаненко попросил:

— Мне бы доктора…

— Иди, иди, тебя подлечат и без твоей просьбы.

Смирнов сделал знак конвоиру. Тот резко дернул Степаненко за рукав, подтолкнул вперед:

— Ну, пошли!

Конвоир вел узника не в камеру, а куда-то по коридору. Гулко отдавался каждый шаг. Вот конвоир толкнул дверь, еле заметную в полумраке. Блеснул яркий свет, и не успел Степаненко зажмурить глаза, немного присмотреться, как сильный удар в спину бросил его на землю. Только услыхал два слова конвоира:

— Принимайте, вы.

Степаненко полетел кувырком через каменные ступеньки и едва не потерял сознание, когда упал на цементный пол, сильно ударившись раненой ногой. Он услышал чей-то хохот, затем до его донесся голос конвоира:

— Не умеете принимать, раззявы!

Сказал и хлопнул дверью. А рядом кто-то хохотал. Воздух был страшно прокурен. Серые клубы табачного дыма нависли над самым полом.

— О! Кумовья нам нового фраера прикатили! — послышался чей-то голос под одобрительный гул.

Степаненко с трудом приподнялся на колени, попробовал встать, но не смог. Перед собой он видел обнаженные, потные тела, чувствовал вонь и смрад никогда не проветриваемого помещения, в котором живет своей жизнью скопище разного рода человеческого отребья.

Его взяли под локоть: