— Тебе бы на сцене выступать, Клейн. Слушай, это же жидовская фамилия?

— Типа того.

— Не пойми меня превратно. Я жидов уважаю. Все лучшие комики были евреями. И большинство хороших врачей тоже.

И Клейн, воин „шотокан“, герой-любовник и победитель Великой лазаретной осады, внезапно впал в глубокую депрессию. Эгри свел его личность к набору отвратительных штампов.

Из камеры Эгри выглянул Клод Туссен в красном женском белье, пояске с подвязками и чулках.

— Привет, милая, — воскликнул Эгри. — У нас гость. Подай-ка чистый стакан!

— Он останется на обед? — спросила Клодина.

Голова Клейна слегка поехала. Но возможно, Клод и прав. Поддержи Эгри в его фантазиях и будешь в безопасности. На время. Наружные ворота блока заскрипели и приоткрылись; сгрудившиеся по бокам парни из команды Нева рванулись к ним. Эгри поднял свой пистолет и, никуда специально не целясь, выстрелил три раза подряд. Люди разбежались, оставив на полу двух стонущих раненых.

— Козлы, — буркнул Эгри и, повернувшись к Клодине, улыбнулся. — Это было бы очень мило, дорогая, но боюсь, у нас мало времени. Входи, Клейн.

Они вошли, расселись вокруг стола, и Эгри включил магнитофон. Боб Уилле и „Тексас Плейбойз“ заиграли вступление к „Розе Сан-Антонио“. Клодина налила „Мейкерс Марк“ в пустой стакан для сока. Эгри протянул Клейну пачку „Лаки Страйк“, но если бы доктору и вздумалось перед смертью покурить, то он не стал бы принимать сигарету из рук Нева. Он покачал головой.

Эгри швырнул пистолет на стол и, глотнув из своего стакана, махнул рукой в сторону двери:

— Эти козлы не знают, ради чего все затевалось. А как насчет тебя, док?

Клейн отхлебнул виски. В общем, ничего себе напиток, но далеко не столь хорош, как самогон Дохерти. Пистолет лежал на фут ближе к Эгри, чем к Клейну. Клодина, правда, сидела к оружию ближе всех, но на пистолет и не смотрела. Она смотрела на Клейна и незаметно покачивала головой, словно говоря: „Ублажи этого психа“.

Клейн пожал плечами.

— Я не совсем тебя понял.

— А ты подумай. Взять хотя бы тебя: ты прошел огонь, воду и медные трубы лишь для того, чтобы пробраться в лазарет к своей лапочке. Ты знал, что можешь не выбраться оттуда живым, но все-таки пошел. Я прав?

Клейн кивнул.

— Да, ты прав!

Эгри хлопнул по столу рукой:

— Я знаю, что я прав! Мы с тобой одинаковы — ты и я. Только мы с тобой во всей этой каталажке понимаем, что к чему.