— Не переживай. Я всегда помню о том, что какой-нибудь папарацци будет рад застать меня в неприглядном виде. Уже имею печальный опыт. Даже шантажировать пытались. Но Давид сумел решить эту проблему.

— Как всегда, кардинально?

— По правде, не знаю. Только больше меня не шантажировали. И давай не будем об этом.

— Давай не будем, — Роман пожал плечами, и, хитро подмигнув, добавил: — Но я бы на те фотки взглянул.

— Ничего нового ты бы не увидел. Я бывала перед тобой и в более откровенном виде. Давай лучше поговорим о твоих впечатлениях после совещания и поездки на фабрику.

— Что именно тебя интересует?

— Например, что ты записывал с таким серьёзным видом, что мои директора, глядя на тебя, начинали заикаться?

Криницын достал блокнот и протянул его Людмиле со словами:

— Можешь сама посмотреть. У меня от тебя секретов нет.

Бывшая супруга открыла первую страницу и прочитала вслух:

— Номер один. Боится, но старается этого не показывать. Думаю, не врёт, но и всей правды не говорит. Скрывать волнение не умеет. Потеет. «Ролекс». Старый пижон. Номер два. Боится. В глаза старается не смотреть. «Паркер» в руке сильно дрожит. Прячет руки под стол. Вопросом не владею, но думаю, привирает, прохвост. Левша. «Ролекс» на правой руке. Номер три. Пока выступали первые двое, успел сориентироваться. Держится уверенно. Явно владеет вопросом. Умён. Но всё равно боится. Часто поправляет очки и заглядывает в практически чистый листок. Часы не разглядел, но корпус явно золотой. Номер четвёртый. Таким смена хозяина не страшна — влезут без мыла в… Рома! Как не стыдно?

— А что такое? Старался фиксировать первые впечатления. Они, как известно, наиболее честные.

— Я о стилистике. Никогда от тебя подобного не слышала.

— Ну извини. Я не писатель.

— Артур Саргисович прошёл путь от консьержа до директора гостиничного комплекса. Вряд ли бы ему это удалось без определённых качеств. Умение ладить с людьми, подстроиться под любого клиента — его профессия. Что в этом плохого?

— Глядя на его «Брегет», понимаешь: у Артурчика много и других полезных качеств.

— Что ты прицепился к часам? Гриневский поощрял солидность своих директоров. Часы — необходимый атрибут этого. Вполне допускаю, что некоторым из них он сам сделал такие дорогие подарки. Ладно, читаю дальше.

— Будь добра, читай про себя. Я хочу спокойно поесть.

Людмила не стала возражать.

— Хорошо, — сказала она. — С твоего позволения, я возьму? Дома почитаю.