Несколько удивленные таким поворотом событий, горняки начали разбредаться.

* * *

— Кондратьич, ты дома?

Матвеев открыл калитку и увидел бледную Трофимовну.

— Что ты, баба Аня, на ночь-то глядя? Что стряслось?

— Нет покоя мне третий день. Витя, старший мой, уже за сорок ему, а всё никак не образумится. А теперь и вовсе пропал.

— Да не плачь, баба Аня, по порядку рассказывай, — Кондратьич провёл старушку в дом и усадил на табурет. — Может, он на заработки подался?

— Какие заработки? Все его заработки — железо. Что подберёт, с того и живёт, ты же знаешь. Они в шахту полезли. За железом.

— Такого быть не может, баба Аня, кто ж их туда пустит, да ещё и воровать? И шахта закрыта с субботы, ты напутала что-то.

— Да не в «Глубокую» они пошли. Приехал коммерсант из города, бригаду, сказал, набирает. Нужен слесарь толковый. Разбирать что-то, я особо не прислушивалась. Витенька и согласился, руки-то ещё помнят, хоть и пьёт часто. Денег пообещал, мой и пошёл.

— И не сказал, когда вернётся?

— Говорил, каждую ночь спускаться буду, а отсыпаться потом целый день.

— Куда спускаться? Его же с треском выгнали за пьянку!

— Говорю же тебе — не на «Глубокой» они работали, на «Молодогвардейской».

— Интересно… как так? Она же закрыта давно, там затоплено почти всё.

— Городской говорил, мол, не глубоко пойдёте, металл поднимете из сухой выработки — и свободны.

Матвеев поначалу не смог справиться с роем мыслей, ворвавшимся в голову. Нестерпимо заболел затылок, как тогда — после аварии.

— Вась, ты же всё знаешь, посмотри, живой он хоть, чего пропал?

Кондратьич сел рядом, наклонившись вперёд, обхватил голову руками и заревел, как белуга.