— Отвали к черту, — сказал он.
Один из них уже развернул коня.
Бандит, завладевший револьвером, оглянулся.
Он опустил курок револьвера и попытался сунуть его за пояс, но пояса не было. Повернулся, посмотрел вверх по реке, откуда, сверкая на речных перекатах и насквозь просвечивая заросли ежевики, накатывал день. Выдохи стоящих коней повисали облачками и исчезали. Предводитель велел ему сесть на коня. Сказал, что нож ему ни к чему: и так, мол, уже убил хорошего коня ни за понюшку.
И они уехали. Билли стоял, держал смятую и пропитавшуюся кровью шляпу и слушал, как выше по течению лошади бандитов переходят реку и как просыпаются первые птицы, слушал собственное дыхание и затрудненное дыхание коня. Он обнял коня за шею и прижал к себе, чувствуя, как тот дрожит и льнет к хозяину. Почувствовал в груди коня такое же отчаяние, как и в своей, и испугался, что конь умрет.
Выкрутив шляпу, он отжал из нее кровь, вытер руку о штаны, отстегнул и стянул с коня седло, оставив его лежать, где упало, — прямо на дороге, вместе со всем остальным раскиданным барахлом, — и медленно повел коня сквозь кусты и по галечному наносу к реке. Холодная вода сразу набралась в сапоги; разговаривая с конем, он нагибался, зачерпывал шляпой воду и лил ее коню на грудь. На холоде конь сразу окутался паром, а его дыхание стало прерывистым и хриплым, так что если на слух, то дела были совсем плохи. Он приложил к ране ладонь, но кровь все равно сочилась между пальцами. Снял рубашку, сложил и прижал к конской груди, но рубашка вскоре пропиталась кровью, и кровотечение продолжалось.
Не обращая внимания на мокнущие в реке поводья, он гладил, похлопывал коня по холке, разговаривал с ним, потом, оставив стоять в воде, выбрался на берег и наковырял из-под корней ветлы полную жменю мокрой глины. Вернувшись, налепил ее на рану, разровнял и утрамбовал ладонью. Прополоскал рубашку, выжал, сложил в несколько раз, накрыл ею замазанную глиной рану и стал ждать, стоя в серых отблесках курящейся паром реки. Он не знал, уймется ли когда-нибудь кровотечение, но оно унялось, и, когда на восточной равнине заиграли первые бледные лучики солнца, все вокруг будто радостно замерло, птицы смолкли, а вершины отдаленных гор на западе, за суровой долиной Бависпе, восстали из рассветной мути, как сбывшийся сон мироздания. Конь повернулся и положил длинную костистую морду хозяину на плечо.