— Короче, путешественник на это место прибыл к ночи, в горах становилось все темнее, в проходе усиливался ветродуй, с каждым часом все более холодный. Желая отдохнуть, он сбросил с себя свою ношу, снял шляпу, чтобы охладить лоб, и тут его взгляд упал на алтарный камень, которого ни воды, ни штормовые горные ветра не смогли очистить от пятен крови. И он решил там ночевать — вот ведь каково бывает безрассудство тех, кого Господь, по милости своей, хранит от того, чтобы они в должной мере испытали все превратности этого мира.
— Кто был этот путешественник?
— Не знаю.
— Это были вы?
— Навряд ли. Хотя опять-таки: уж если въяве мы самих себя не сознаем, неужто сможем опознать во сне?
— Думаю, я бы понял, я это или не я.
— Ага. А разве вы не встречали во сне людей, которых прежде никогда не видели? Ни во сне и никак.
— Встречал, конечно.
— И кто были эти люди?
— Не знаю. Персонажи снов.
— И вы решили, что придумывали их. В каждом таком своем сне.
— Ну да. Наверное.
— Въяве вы это делать можете?
Билли сидел положив руки на колени.
— Нет, — сказал он. — Мне кажется, нет, не могу.
— Вот видите! Как бы то ни было, думаю, что ваше «я» и во снах, и въяве предстает лишь таким, каким вы хотите себя видеть. Рискну предположить, что каждый человек гораздо многограннее, чем ему самому кажется.
– Á
— Ну вот. Таким же многогранным был и тот путешественник. Сложил с себя свою ношу и стал обозревать темнеющую окрестность. На том высоком перевале не было ничего, кроме камней и щебня, и он решил, что надо лечь хоть чуточку выше, ну хоть не там, где ползают всякие ночные гады, поэтому он подошел к алтарю и возложил на него длани. Помедлил, но медлил он недолго. Разостлал на камне одеяло, прижал его углы тяжелыми камнями, чтобы не унесло ветром прежде, чем успеешь снять сапоги.
— А он понял, чтó это был за камень?