Таким образом, в процессе реконструкции топографии романа Анциферов порой высказывает сомнение в правомерности подобных экскурсов. Этим и объясняется двойственность позиции исследователя. Подобранные в соответствии с описанием в романе дома он рассматривает то как «типологические», «типичные для описанной эпохи» времен Достоевского[1313], то есть как иллюстративный материал, то, подпадая под хорошо знакомую читателю магию текста писателя, склонен верить в существование реальных прототипов.

Нефиксированность топографии – одна из функций поэтики Достоевского – объясняет множественность адресов героев.

«Однако, не следует преувеличивать стремление [Достоевского] к точности», – говорит Анциферов, – писатель «мог часто ошибаться в деталях, мог и сознательно видоизменять их или даже сочинять их»[1314].

Кстати, об «ошибках» в деталях. При чтении романа можно заметить ряд нарушений в описании «дома» Сони. Известно, что она живет в квартире Капернаумова на третьем этаже («она прошла в третий этаж, повернула в галерею и позвонила в девятый нумер, на дверях которого было написано мелом: „Капернаумов портной“» – VI, 188). Но когда Раскольников впервые идет к Соне, квартира Капернаумова оказывается на втором этаже: «он поднялся наконец во второй этаж и вошел в галерею» (VI, 241). В этом эпизоде подробно описана и комната Сони, имевшая «вид весьма неправильного четырехугольника…<…> Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось» (VI, 241). В конце романа, ожидая Раскольникова, Соня грустно стоит перед окном и пристально смотрит в него, «но в окно это была видна только одна капитальная небеленая стена соседнего дома» (VI, 402). В первом описании комнаты три окна выходят на «канаву», во втором – окно упирается в брандмауэр соседнего дома. Писатель будто забывает предыдущее описание комнаты Сони и ее расположение в доме[1315].

В основном тексте Разумихин снимает комнату на пятом этаже дома на Васильевском острове: «поднялся к Разумихину в пятый этаж» (VI, 86–87); в черновике – в том же доме, но на четвертом этаже: «поднялся к Разумихину в 4‐й этаж» (VII, 34, 35).

Писатель скрупулезно точен локально, в каждом эпизоде, но, сведенные воедино, все указания противоречат друг другу. Аналогичное явление мы проследили и при отыскании местонахождения «домов» по маршрутам.

Возможно, здесь проявляется та особенность поэтики Достоевского, которую Михаил Бахтин характеризует как отсутствие «устойчивой позиции вовне». «Рассказчик словно прикован к своему герою», «регистрирует все мельчайшие движения героя», но «не может отойти от него на должную дистанцию, чтобы дать резюмирующий и цельный образ его поступков и действий»[1316].