Кроме Сэмюэла Батлера, ни одного автора девятнадцатого века не чувствуешь сегодня до такой степени современным, как Ницше. В написанном им почти ничего не устарело, разве что преклонение гуманитария перед античной классикой, за которое его первым упрекнул Бернард Шоу^{613}. И меньше всего устарела сохраняемая им даже в самом горячем споре ясность мысли, какая-то мягкость в нападении, о которой наша эпоха, кажется, совсем забыла.

НЕЙЛ СТЮАРТ{614} «БЛАНКИ»{615}

НЕЙЛ СТЮАРТ^{614}

«БЛАНКИ»^{615}

Несколько сотен непреодолимых страниц отдает скрупулезный автор этой книги повествованию о трудах, вынесенных журналистом и коммунаром Луи Огюстом Бланки. Бурная судьба, в которой мужественно уживаются подполье и застенок, открывает перед биографом безбрежные литературные возможности; сказать, что Нейл Стюарт их упустил, было бы несправедливо. Если его и стоит упрекнуть, то совсем в другом: в полном равнодушии к космогоническим построениям Бланки. Труд «L’etérnité par les astres»[328] он скупо именует «не столько серьезным исследованием, сколько литературным курьезом», как бы не удосуживаясь заметить, что перед ним оправдание (и развитие) учения о циклах.

Это учение (новейший изобретатель назвал его доктриной о Вечном Возвращении) утверждает, что история мира — и собственная жизнь каждого из нас вместе с ней — повторяется по кругу. Обычно его приписывают Ницше, который и сам полагал, будто августовским днем 1881 года открыл его в Сильваплане, «в шести тысячах футов^{616} над временем и людьми…». О нем знали ученики Пифагора; его исповедуют гекзаметры Лукреция[329]; с ним спорят святой Августин и Ориген; Браун в 1640 году говорит о нем в одном из примечаний^{617} к «Religio medici»; Мур удачно завершает им «Memoirs of my dead life»[330]^{618}. Из всех формулировок самая радикальная и развернутая принадлежит Бланки. Ницше (как и Гейне, и Лебон^{619}, и знакомец Бернарда Шоу по Британскому музею, сомнительный Томас Тайлер^{620}) сталкивается с последовательностью неотличимых временных циклов; Бланки нагромождает бесконечные повторения не только во времени, но и в столь же бесконечном пространстве. По его мысли, во Вселенной содержится бесконечное количество факсимильных копий нашей планеты и всех ее возможных вариантов. Точно так же каждый из нас существует в бесконечном количестве экземпляров со своими вариациями или без оных. «Все, что могло бы произойти на Земле, — утверждает Бланки, — уже есть в том или ином месте. Помимо этой жизни от рождения до смерти, которую мы прожили и которую нам предстоит прожить во многих мирах, мы существуем еще в пятнадцати тысячах разных версий». И дальше: «То, что я пишу сейчас в подземелье Бычьего замка, я — у этого же стола, этим же самым пером — писал и буду писать вечно».