О, крестный путь ничто в сравнении с этим! То «Сон на скале» в духе Оссиана, где в облаке церемониально проходят любимые маршалы великого мученика, сжавшего одну руку на бедре в кулак и поднявшего другую к заплаканным глазам; то Лонгвуд и его ужасы, Лас-Каз, пишущий дневник под диктовку императора в халате и фуляровом платке, в то время как гнусный Гёдсон-Лоу отдает жестокий приказ свирепому надсмотрщику.
А потом Ива!..
Бежим от этих тревог, наконец, слишком бурных, и вернемся к скромным темам: «Погребение бедняка» и «Последняя ласточка» или «Модистка» и «Чахоточный» чудесно закончат наше маленькое путешествие по полям истории, философии и жизни в картинках, оставив на душе
Пробило шесть. Заходящее солнце обагряет морской кадетский корпус; предательские мосты удлиняются перед нами, а вдали – вдали ходит взад и вперед Женщина, Любовница или Мать, нетерпеливая уже и почти в тревоге.
Искусственные цветы
Искусственные цветы
Настоящие цветы для богатых: даже пучок фиалок и тот продается, и так как он вянет сейчас же после покупки, то нужны гроши и гроши, чтобы иметь его у себя каждый день в стакане воды.
Горделивая роза, пышная камелия, феодальная лилия – вы уместны лишь в завитых волосах знатных дам в глубине будуаров, знакомых лишь с изысканными высокомерными причудами, под колесницами тиранов и на алтарях ложных богов.
Скажите нам о розе из глянцевитой тафты, в дни годовых праздников простодушно и важно красующейся поверх савойского пирога на обеденном столе в пригородных кварталах, чтобы завтра качаться на полях ваших скромных креповых шляп, милые работницы, старые девы с разбитыми сердцами, бедные уродливые учительницы, такие великодушные и печальные; скажите нам о полинявших незабудках, каждый день осторожно обметаемых щеткой, дрожащих под немилосердным городским ветром во время невероятных концов на этих святых волосах, приглаженных вашими доблестными и хрупкими руками перед треснувшим осколком дешевого зеркала.
И да здравствуют также – ибо и они словно сделаны из цветной бумаги – долговечные, верные, скорбные иммортели, признанные печалью всего мира достойными оживлять собою жестокую сухость решеток вокруг забытых мертвецов!
Истерия
Истерия
Он шел на раскаленным улицам, отвратительно вытаращив глаза и раскрыв рот, как бы в мучительной жажде, а руки его, хватая пустоту и судорожно сжимаясь, изображали порой двусмысленные ласки. Сквозь его иссушающее прерывистое дыхание рвались хриплые крики: это было беспрестанно повторяемое имя. Люди глядели с омерзением на шатающуюся походку этого подозрительного человека, а девушки пугались его умыслов. Солнце, ударяя прямо в его болезненные виски, орошало их белым потом, и поэту или женщине с исключительным сердцем, пройди они мимо, горько было бы видеть тем оком, каким наделены не все, эту таинственно чудовищную агонию.