— А, это ты, наверное, про бугаёв. Людей ещё которые тащут…

— Ага, эти. — кивнул Фёдор. — Ну, а бесы — они бесы и есть. Искушают людей, всякую срамоту и хулу внушают.

— Помоги Господи! — вылупил глаза грузин. — У нас такой напасти ещё не было!

— Всё когда-то в первый раз… — брякнул Фёдор и подскочил с места. Из-за дальнего поворота на пустырь вываливалась колонна.

* * *

Остаток ночи прошёл сумбурно. Не поминая о том, где находятся, люди кричали, радовались, братались, менялись опытом, впечатлениями. Контроль над происходящим был утерян с обеих сторон практически сразу же, как колонна остановилась, освещённая фарами бэтра. Распахивались двери машин, оттуда выпрыгивали люди, и, наплевав на всякую предосторожность, сломя голову неслись к свету, где обнявшись сидели люди Фёдора и бойцы Звиада. Отмахнувшись от призывавшего всех к порядку Срамнова, из недр вездехода вытаскивали ящики с алкоголем, прибранные ещё днём в привокзальной торговальне, разожгли костёр, над которым сгрудились вперемешку и те, и эти, и через полчаса поплыл душистый аромат каши. Наблюдая за этим праздником с бэтра, Звиад с Фёдором махнули на происходящее — стоило только начать, а теперь и не остановишь. Отбив у весёлого уже Папы две бутылки джина, комсостав, успев-таки выставить хоть какое-то подобие дозоров, забил болт на происходящее. Пусть будет праздник! Пусть трепещет в своих тёмных углах и норах нежить. Сегодня не её ночь. Сегодня мужики впервые за семь лет встретили людей. Да ещё каких! Армия! Не хухры — мухры!

С первыми лучами солнца последовал сигнал к общему сбору. Стоя вместе на крыше ГТСки, Фёдор со Звиадом донесли до личного состава задачу дня — действуя слаженно, общей колонной, сельские и армейские выдвигаются в сторону Твери, чтобы далее, миновав мёртвый город, следовать в Кушалино. Общей радости не было придела. Как же — армия с нами! Теперь жизнь начнётся. Сборы выдались недолгими — уже через полчаса колонна, возглавляемая двумя бронетранспортёрами и бронированным «Тайфуном», покидала Лихославль. В Тверь вошли к полудню. Не останавливаясь, максимально быстро двинулись сквозь ряды мёртвых зданий. Тверь поразила Фёдора запустением и тишиной. Прошло семь лет, а уже асфальт еле угадывается под слоем земли, там издесь сквозь трещины пробились и уже набрали силу деревья. Город стал похож не на труп — он стал похож на обсосанный временем скелет, но он не был покинут. Кожей чувствовалось, что за ними наблюдают. Шмыгали, прячась от рычащей и грохочащей гусеницы колонны в щели и проёмы какие-то смутные тени. Ходуны, сбиваясь в стайки, провожали их тупыми взглядами своих высохших глазниц. Ходунов было немного, но они были. Срамнову вспомнилась вчерашняя фраза капитана о том, что если вдруг ходунов где-то убавилось, значит есть места, где их слишком много. Какие-то мелкие твари, издали похожие на обезьян, прыгали по крышам, переследуя колонну. Глядя на Тверь из окна своей ГТСки, Фёдор окончательно смирился с мыслью, что этот город уже никогда не оживёт. В отличие от людей, убитые города остаются мёртвыми. Рассыпаясь в прах, медленно, они умираю навсегда. Тверь уже мертва — что бы не случилось, жизнь — нормальная, живая жизнь — сюда уже не вернётся. Бедная, древняя Тверь! Скромный, милый, маленький город. Его не бомбили, не брали приступом — он пал, поражённый изнутри. Люди — эта непризнанная инфекция, угнетающая всё и вся, куда бы она не попала, создала его и сама же разрушила. Бог ты мой — а что же творится в Москве?! От этой мысли поросль на голове Срамнова встала как иглы у ежа, а по телу пробежал разряд. Если в Твери… вот так, то что же там? Да там же должен быть Ад, кромешный Ад! Высокая, неразумная, превышающая все возможные и невозможные пределы плотность застройки, высокая этажность, скопление транспорта — что там творится! А плюс к тому — метро и подземные пустоты, город изрыт на сотни метров в глубину. Вот где тихий ужас!