— Пусть себе тешатся! Пешочком, по каменке?

— А пошли! — забросив за спину автомат, кивнул Ваня. — Выспимся хоть завтра как люди.

Выдохнув, Политыч достал из кармана свой вездесущий динамо-фонарик, и покруичавая время от времени ручку, направился с площади, а за ним и Фёдор с Иваном. Шли неспеша, вполголоса обсуждая значительные события этого дня. Чего шуметь-то?

— Мужики, а красотища-то какая, гляньте! — остановился и задрал в звёздное небо голову, справляя малую нужду Иван.

— Ты не в небо смотри, а по сторонам. — едко заметил на это Политыч. — А то какая ерунда хвать тебя за хер, и в кусты.

— Не романтичный ты мужик, Политыч. — парировал колкость Ваня, застёгивая портки. — Я ему о вечном, а он мне про хер.

— Не про хер, чудак ты, а про безопасность! Ладно, звездочёт, пошли уже!

А если бы Политыч и действительно был несколько более романтичной натурой и не вернул своим ехидным замечанием Ивана со звёздных небес на грешную землю, то, понаблюдав за ночной бездной ещё хотя бы минуту, тот бы увидел, как пересекает зодиак крошечная мигающая точка — спутник. А если предположить, что вместо ночной тьмы было бы дневное время, то внимательно всматривающаяся в мониторы Алевтина, на которые передавалась картинка со спутника, могла бы при желании увидеть своего мужа, Фёдора.

Но увы, была ночь.

ТЕПЕРЬ. МАРТ 2017 ГОДА. АРХИМАНДРИТ ЗОСИМА

ТЕПЕРЬ. МАРТ 2017 ГОДА. АРХИМАНДРИТ ЗОСИМА

Как представить себе то, о чём думает человек перед смертью?

Нет, не так.

О чём он думает, понимая, что возможно уже завтра он встретится с ней? Здесь ключевое слово — возможно. Знать наверняка и предполагать — отнюдь не одно и то же. Смерть пугает уже сама по себе. Не верьте досужим языкам — смерти боятся все. И герои, и трусы, и государственные деятели, и бомжи, и проститутки, и финансовые консультанты, каждый — и все, как один мы боимся смерти. Возможно, людям, знающим наверняка, что в скорой перспективе эта встреча состоится, в какой-то мере проще. Неизбежность примиряет нас с закономерным финалом; но куда страшнее осознание возможной, но отнюдь не неотвратимой смерти. В это стоит вдуматься.

Огромна бездна, разделяющая обречённого онколонического больного в хосписе и пехотинца, занявшего позицию и ожидающего сигнала к атаке. Первый, пережив уже период кричащего несогласия с несправедливостью жизни, с осознанием того, что то, о чём боялся и думать, страшная неизлечимая болезнь, случилась не с кем-то другим, а именно с ним, смирился. Второй, пока вполне живой и здоровый, отгоняет тревожные мысли, поглядывая на своих замерших перед броском товарищей.