— И всё же дельных людей, хоть на что-то способных, катастрофически не хватает. Одна шваль под рукой! Пришлось даже из тактических соображений заключить временный пакт кое с кем из воров и выпустить из камер их людей… Пока они ещё по инерции с нами считаются, впрочем, конечно, я отдаю себе отчёт, что эти черти опасней зомбяков. Потом мы разумеется потом от них избавимся — он ухмыльнулся и похлопал Стаса по спине. — Не зря же вы ездили за пулемётами.

— Вы дали им оружие? — неприятно удивился Стас.

— Холодное — нехотя признался Жгутов. — Хотя кое-что у них уже имелось…И потом, я решил не злить новых союзников.

— А не боитесь?

— Потому-то мне так необходим ты с твоим опытом и профессионализмом! — с коварной многозначительностью на лице подвигал бровями профессиональный провокатор. — Как только я почувствую, что эта сволочь выходит из повиновения, ты должен будешь немедленно зачистить от них тюрьму…

— Стас неуверенно пожал плечами.

Жгутову это не понравилось, он остановился.

— Нет, так дело не пойдёт. Мне важно знать: ты готов исполнить любой мой приказ? Я желаю услышать это прямо сейчас!

Стас медлил с ответом, будто язык к нёбу прилип.

— Ну! Капитан! Я что-то не понял… ты же сам только что мне дал понять, что чувствуешь себя моим должником. Так как же так?!

Стас почувствовал растущее неудовольствие и разочарование опасного пигмея: спасший их с дочерью новый хозяин Бутырок рассчитывал на поспешное изъявление преданности.

В это время к ним подбежал запыхавшийся охранник и срочно позвал на наблюдательную вышку.

— Что за срочность? — Удивился Жгутов и недоумённо посмотрел на Легата, который тоже ничего не мог понять, ведь сейчас день, а при свете солнца самые опасные зомби скрываются в своих норах.

Глава 99

Глава 99

Бункер в Ботаническом саду

— Доминик? — произнесла вмиг пересохшими губами Ксения Звонарёва. — Ты…ты не должен на меня злиться. Я много раз хотела отправиться за тобой, честно!.. Как твоя Надежда? Что с вами произошло, после того как мы расстались?

Французский коллега Доминик Брюийо стоял перед Ксенией, не шевелясь. От европейской элегантности в его облике не осталось и следа, перепачканная изорванная одежда на нём свалялась. Черты посиневшего лица заострились, сделались резче и грубее, борода и бакенбарды топорщились как звериная шерсть, отчего лицо француза приобрело схожесть с волчьей мордой. Толстые губы его и подбородок, руки, грудь, плечи были буквально залиты кровью. Её металлический запах волной ударил в нос журналистке. Но самым страшным были глаза француза. В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они тупо смотрели перед собой. Но стоило малышу на руках женщины подать голосок, как глаза эти стали наполняться нечеловеческой злобой в виде светящейся ядовитым неоном концентрированной ненависти.