— До сих пор не могу поверить, что все это время Фридом был жив.

— Угу, — процедил Кобальт, натягивая форму.

— Знаешь, что в Миде творится?

— Наслышан.

— Сегодня мы отомстим за наших. Люди Фридома здравые ребята, поддержут.

— У нас был другой план, — сказал Кобальт.

— Ты слышал Фридома, по Ярославке нам не пройти.

— Значит, остаешься?

— А что есть выбор?

— Для тебя, похоже, нет.

Фонарь огляделся на кладовщика — не подслушивает ли тот, и заговорил вполголоса:

— Парни шепнули, что Фридом никого не отпускает. Здесь все становятся частью общего.

Кобальт вспомнил, как урки разбрасывали куски человеческих тел, вспомнил довольное рычание голодных тварей, пожирающих тех, кто еще недавно был «частью общего». Фридом ошибается, если думает, что тварей можно приручить, как послушных собак. Бешеное животное нельзя приручить, его можно только пристрелить. После всего горя, что твари принесли людям, никакого перемирия с ними быть не может. Это наша планета, наша земля, а они здесь чужие.

Фридом не собирается помогать Миду. Ему выгоден военный конфликт на окраине кольца, и чем горячее, чем ожесточённей бои — тем лучше. Спасти мидовцев можно только одним способом — увести их из Москвы. Но для этого нужна вода.

Времени совсем не осталось.

«Возьми меня с собой».

Ему стало бы намного спокойнее, если б Ольга была сейчас рядом. У них скоро будет ребенок — эта мысль согревала, но одновременно заставляла еще больше нервничать. Как она там? Не пострадала ли во время штурма? Если с ней что — нибудь случится, он никогда не простит себя за то, что оставил ее там одну.

Возле гипермаркета началась какая — то суета. Кладовщику пришло сообщение по рации. Он засобирался, стал торопливо закрывать контейнер.

— Что случилось? — спросил Фонарь.

Тот взглянул на сталкеров и с недовольством в голосе сказал: