— Ты все слышишь? Сейчас хохотать будем...

Брат оленя засмеялся первым, засмеялся и Ялмар. И тут снова грохнуло так, что шутников чуть с ног не сбило. Брат медведя отряхнулся, фыркнул, как морж, вынырнувший из воды, и сказал:

— Не в пуп ли болотного черта угодила эта большая пуля? Похоже, что и меня вот так же швырнуло в тот раз в небо, как эти камни и землю. Как это произошло, сам не пойму... Покуриваю на кочке трубку и чувствую, что меня покачивает. Потом я догадался, конечно, что болотному черту щекотно стало. За муху он меня принял, что ли. От щекотки и начал так смеяться, что живот его заколыхался. Слышу... ухает болото, булькает, стонет. И где же мне было догадаться, что это черт... хохочет.

Брат медведя приостановился, пытаясь изобразить, как колыхался живот болотного черта.

— Качаюсь себе на кочке и сам от удовольствия посмеиваюсь. Потом страшновато стало. До того напугался, что трубку не докурил, вытряхнул ее поскорее. И полетели на кочку искры, вернее, на пуп полетели искры. И обжег я пуп черту. И заорал он. А я чувствую, что как ворон лечу уже в облаках. Когда я снова упал в болото, увидел в том месте, где лежал болотный черт, какое-то страшное верчение. Ну просто вихрь стоял столбом! Потом я разглядел голову болотного черта где-то там, в облаках. Видно, встал он, начал быстро вертеться. За пуп схватился и вертится как полоумный. Отсюда и вихрь столбом. Я смотрю на него и удивляюсь...

Шли по тундре три странных путника и смеялись, поглядывая, как рвутся то там, то здесь бомбы и снаряды, мчатся чудовищные машины, словно железные ведьмы с седыми космами взвихренного снега. Было страшно, но они смеялись, бросая вызов всему, что повергало их в страх.

Частица планеты Земля

На острове Бессонного чудовища была пора отелов. Брат оленя, наблюдая за важенками, иногда поднимал увесистый, еще раскаленный морозами камень, пытаясь отогреть его теплом своих рук. Этот камень у скалы, на которой Брат оленя любил сидеть и думать о жизни, знали все люди маленького северного племени. Это был особенный камень...

Когда Брат оленя окончательно переселился на остров Бессонного чудовища, он обошел его вдоль и поперек, прикладывая то там, то здесь свой рунический знак. Он просил эту землю стать родной. Он часто подходил к камню у скалы, поднимал и отогревал его теплом своих рук, думая о маленьком северном племени. Боль от раскаленного морозами камня унимала боль тоски по Сестре горностая. Брат оленя мучился, но терпел, догадавшись, что, отогревая собственным теплом камень, он тем самым не только унимал тоску, но и передавал пока еще чужой земле всю силу своего благожелательства, надеясь, что и она ответит тем же. Потом камень стали греть собственным теплом все новожители острова. Грел его и Брат совы, который был все еще настолько крепок, что приглядывал за стадом. Ему и пришла мысль переименовать остров. Однажды он подошел к группе пастухов и сказал торжественно: