3. Воспоминания разночинца, униженного и оскорбленного

3. Воспоминания разночинца, униженного и оскорбленного

Пытаясь разобраться в становлении и эволюции взглядов Скабичевского, нельзя миновать его воспоминаний – весьма откровенного, острого и горького самоисследования, – писавшихся им во вторую половину его литературной жизни (последняя их часть была им опубликована за несколько месяцев до смерти). Когда один из поздних приятелей критика, пораженный художественностью и «силой писательских красок» одной из частей его воспоминаний, опубликованных в 1907 г. в «Русском богатстве», сказал ему, что он рожден был быть беллетристом, а не критиком, Скабичевский не согласился: просто, заметил он, «так это вышло, вылилось из сердца»[590]. Но именно это выражение наболевшего, вылившегося из сердца, эта искренняя попытка воссоздать, восстановить прожитую им жизнь, пока она не забылась, не ушла, и придали его мемуарам художественную и исповедальную силу[591]. Трижды Скабичевский принимался за свои мемуары, каждый раз доводя их до 1884 г. Это был не только самый плодотворный период его деятельности, но и период, когда сложилось и укрепилось его миросозерцание, определившее его место в истории русской культуры, и дальнейшая его судьба только проявила, выявила суть и смысл его жизненной и общественно-литературной позиции.

Александр Михайлович Скабичевский (1838–1910) родился в семье небогатого петербургского чиновника, детство и юность свою провел на Петербургской стороне, где родители его получили в наследство небольшой домик. Описание жизни и быта обитателей Петербургской стороны с немощеными улицами, обросшими травой, с высокими деревянными мостками вместо тротуаров, лабиринтом глухих, кривых и безлюдных переулков, массой садов, огородов, заросших бурьяном пустырей, короче, района, напоминавшего «захолустный заштатный городишко, а не уголок европейской столицы»[592], принадлежит к числу лучших и наиболее поэтических страниц воспоминаний критика. Поразительно выражено это ощущение околостоличности, околокультурности этой окраины, чувство ущербности, ущемленности, чувство мещанской униженности и мещанской гордости. «Обыватели Петербургской стороны и сами не считали себя столичными жителями; отправляясь за Неву, говорили: “едем на ту сторону, в город”. Надо заметить при этом, что поездка “в город” была целым путешествием, иногда даже небезопасным. Летом путник рисковал утонуть, переезжая через Неву в непогоду; зимою – сбиться с дороги в сильную вьюгу ночью и попасть в полынью, а не то быть ограбленным и убитым в безлюдной степи, какую представляла зимою замерзшая Нева»[593]. К этой отдаленности, бедности материальной прибавлялась бедность духовная, никаких умственных интересов, никакого представления «о том, что происходило на свете, как в Европе, так и в их отечестве. Им и в голову не приходило, чтобы существовало какое-либо движение в обществе или в литературе. Они воображали, что лучше тех порядков, какие существовали в их отечестве, не могло быть, что Россия – самая могучая держава и могла бы весь мир завоевать, если бы только захотела»[594]. Основные мысли посвящались тому, как бы добыть пропитание и далее этого интересы не простирались. «Не удалась отцу моему ученая карьера, но нельзя сказать, чтобы и на гражданской службе повезло… Терпя одни неудачи и проведя всю жизнь в нищете, отец мой не упал духом, не повесился и не спился. Он был обязан этим, конечно, полному отсутствию честолюбия, врожденному уменью довольствоваться малым и находить счастие и наслаждение жизнью даже в таких скромных ее благах, как жирный борщ с малороссийским салом или пулька преферанса на мелок»[595].