Один из принципов, проповедовавшихся в этой среде, – это отказ от так называемых «недостижимых идеалов», объяснимый постоянной нуждой, борьбой за копейку, тем мещанским трезвым реализмом, который так ярко Помяловский в «Мещанском счастье» и «Молотове» противопоставил дворянскому «прекраснодушию» и «идеальности» как результату материальной обеспеченности. Это была та практичность, которая полагает, что «синица в руках лучше, чем журавль в небе». И этой суровой правде быта нельзя не посочувствовать и нельзя не признать ее права на существование, пока она не начинает распространять свой опыт и взгляд на мир как единственно справедливые.

Это был особый тип демократизма, совпадающий с общедемократическим освободительным движением лишь в своей ненависти к высшему слою общества, но отстаивавший не человеческое достоинство, основанное, как у «новых людей», на перестройке человеческих отношений по идеальному образцу, а мелкосословную гордость, свой «частный» интерес. И вела эта гордость в конечном счете сквозь все материальные и духовные мытарства (в полной мере духовные, мытарства развитого самосознания), как горько показал Помяловский, лишь к желанию «мещанского счастья», личного преуспеяния. Вот слова героя его дилогии, Молотова, человека сильного и незаурядного, конечный вывод его жизненной мудрости, вынесенный им из всех бед: «Вспомнилось мне пройденное поприще: сколько забот, трудов, часто унизительных, пришлось вытерпеть! Тогда я не мог ощутить довольства собой, душевного спокойствия… Единственно себе я обязан моим комфортом. Мое сребролюбие благородно, потому что я никогда и ничего не крал, ни от кого не получал наследства, у меня ничего нет подаренного, найденного, заработанного чужими руками. Все, что у меня есть в комнатах, в комодах, на плечах, в кармане, – все добыто моей головой и руками… И вот добился же того, что сам себе владыка… Что же делать, не всем быть героями, знаменитостями, спасителями отечества. Пусть какой-нибудь гений напишет поэму, нарисует картину, издаст закон, – а мы, люди толпы, придем и посмотрим на все это. Не угодит нам гений, мы не будем насильно восхищаться, потому что толпа имеет полное право не понимать гения… Иначе простым людям жить нельзя на свете…»

Этот беспощадный, трезвый анализ слоя, еще только входившего в литературу, в общественную жизнь, сделан с грустным проникновением и пониманием его хороших черт и вместе с тем его пределов и возможностей, его ограниченности. Можно только поражаться прозорливости художника. Мы сознательно привели такую большую выдержку из Помяловского, чтобы был яснее тот образ, тот социальный и культурный тип, на фоне которого мы хотим анализировать Скабичевского и его деятельность. Во всяком случае, биографически важная для критика тема «бедных разночинцев» (пусть в переосмысленном виде, возведенная, так сказать, в идеологическую степень) постоянно будет присутствовать, как мы увидим, в его размышлениях о судьбах России и русской литературы.