Если продолжить в данном случае разговор о Достоевском, то стоит вспомнить, что подобные вопросы не раз задавались писателю. В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский приводит обращенный к нему вопрос профессора Градовского: «Да откуда же стали известны эти идеалы?»[613] На это Достоевский отвечал: «Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости. У меня же, по крайней мере, хоть шанс оставлен: если теперь неприглядно, то, при ясно сознаваемом желании стать лучшими (то есть при идеалах лучшего), можно действительно когда-нибудь собраться и стать лучшими»[614]. Достоевский, по сути дела, минует вопрос, откуда ему известны народные идеалы. Ему ясно одно: к историческому развитию способен только народ, имеющий идеалы, для него это аксиома: «Есть у народа идеалы или совсем их нет – вот вопрос нашей жизни или смерти»[615]. Можно спорить об идеалах, но если их нет, то всякие обсуждения будущего России теряют смысл. Достоевский не менее Скабичевского или либералов зорок к горю и грязи, бедам и несчастьям русской жизни, но он «оставляет шанс». Так думал не один Достоевский. Подругому понимая народные идеалы, те же народники тем не менее пытались «хождением в народ» утвердить у мужика те идеалы, которые им казались определяющими его судьбу.
Скабичевский, напротив, полагает необходимым и важным не поиск своих идеалов в народе, что, на его взгляд, к успеху не приведет, а «реальное изучение различных народных отношений, нужд и возникающих из них требований» (Скабичевский, 2, 309). Поэтому так дорог ему и Левитов, и особенно Глеб Успенский «как разрушитель иллюзий» о мужике и его общинности, о святости мира, справедливости его приговоров, традиционной благой мудрости, ибо писатель, по мысли критика, показывает, что «сознание крестьянина не идет далее слепого повиновения традиции. Традиция же рядом с такими прекрасными вещами, как равнения, помочи и т. п., внушает крестьянину и зверские поступки, вроде убийства конокрада, насильственного брака по хозяйственным расчетам и т. п…Преобладание традиционного ума делает крестьянский мир еще более похожим на улей или муравейник… Ведь что такое представляет собою наша крестьянская община? Это сохранившийся тип первобытного общества» (Скабичевский, 2, 545).
8. Попытка развенчать общинный миф
8. Попытка развенчать общинный миф
Более того, можно, конечно, представлять общинную жизнь как золотой век, однако не случайно в мифах всех народов, пишет критик, «золотой век» остается позади. И, по мнению Скабичевского, развенчание этого мифа благотворно отразилось на судьбах человечества. «Освобождение личного ума из-под ига традиции, появление на сцену героя и своевольного человека, – и есть то, что в мифах представляется в виде падения золотого века. Как только дерзкий ум человека возмутился против заветов старины, первобытная гармония золотого века рушилась, начались смуты, кровопролития, порабощения. Одним словом, началась история, но вместе с тем началось и смягчение нравов – цивилизация, – люди перестали быть ангелами золотого века, но вместе с тем перестают быть и зверями» (Скабичевский, 2, 545).