В сущности, никто в Истису толком не знал этого человека. Угрюмый, всегда одинокий, он время от времени появлялся здесь то со стороны Кельбаджара, то эйлагов, останавливался здесь день, другой, причем никто не знал, где он ночует, и, договорившись с каким-нибудь курортником, закончившим лечение, усаживал его на своего Араба и отвозил в Кельбаджар. Как видно, жеребец был его единственным не только другом, но и кормильцем, и, быть может, поэтому он так холил и лелеял его.

Об этом угрюмом старике по курорту шли разные толки. Поговаривали, что он будто бы когда-то очень давно совершил убийство и много лет отбывал каторгу в Сибири, но после революции он убежал с каторги и с той поры скрывается в этих горах.

Эти темные слухи отчасти подогревались некоторыми странностями в поведении самого Гара-киши. Он был нелюдимом, ни с кем не разговаривал, голос его люди слышали, разве что когда он обращался к своему Арабу. Он не разговаривал даже с теми, кого возил в Кельбаджар, — за весь многочасовой путь он не произносил ни одного слова, и многим клиентам казалось, что старик просто нем. И еще одна странность водилась за ним: клиентов он выбирал сам и возил за самую дешевую плату, поэтому многие стремились нанять его. Но он неизменно отказывал, если клиент чем-то пришелся ему не по душе.

По пути на ванну Нора несколько раз встречала этого человека. Он сидел на корточках возле придорожного родника и не спеша жевал хлеб с сыром. Расседланный Араб неподалеку щипал траву, вкусно хрупая и настороженно поводя ушами. Нора, проходя мимо старика, учтиво здоровалась. Тот переставал есть, но все же молча кивал головой. Сухощавое, со впалыми щеками, небритое лицо старика при этом оставалось совершенно неподвижным и бесстрастным, только большие черные глаза холодно мерцали из-под густых, сросшихся на переносице бровей, и Норе, не раз слышавшей темные толки об этом человеке, чудилась в его глазах тайная угроза. Она старалась поскорее отойти от загадочного старика, инстинктивно прижимая к себе сына.

— Мама, ты его боишься? — спрашивал мальчик.

— Нет, зачем же его бояться? Он никому худого не сделает.

— Конечно нет, вон какая у него красивая лошадь!

— Очень красивая.

— Он очень любит свою лошадь.

— Наверно.

— Не наверно, а любит. Я видел, как он за нею ухаживал. — Подумав, мальчик смеялся: — Как ты за мной.

Как-то, выкроив полчаса. Нора пошла посмотреть на гейзер. Он был местной достопримечательностью и назывался здесь просто «фонтаном». Он бил на высоту многоэтажного дома и, вероятно, не́ производил бы особого впечатления, тем более на людей, которые жили в больших городах и видели фонтаны куда более красивые и величественные. Экзотичность местного «фонтана» состояла в том, что вода была горячей и вырывалась из трещины большого плоского камня на самой середине реки. Воды реки заливали камень и самую трещину, и казалось, что со дна холодной реки бьет струя кипятка. Облака пара, особенно по утрам, окутывали поверхность воды в этом месте, называемом несколько интригующе — «Шейтан керпюсу» («Чертов мост»). Это действительно был мост через реку, но сотворенный не человеческими руками, а самой природой. Берега реки в этом месте так близко сходились, что хорошему прыгуну ничего не стоило бы перескочить с одного берега на другой. Когда-то скатившийся сверху валун застрял в этой теснине и образовал мост.