…Я представлял ее себе, слушая ее голос, высокой блондинкой спортивного вида. Она сидит в модных брюках на тахте, застланной медвежьей шкурой, и слушает модные пластинки. Стены ее комнаты окрашены в разные цвета; повсюду в хорошо продуманном беспорядке разбросанные книги вперемешку с пластинками и магнитофонными кассетами.

Эта картина время от времени обрастала новыми подробностями в связи с теми или иными незначительными событиями, которым я невольно придавал значение, и лишь усиливала эту воображаемую сцену. Однажды она сказала, что ищет и не может найти мускатный шалфей. Я понимал, что этот шалфей ей нужен в чисто хозяйственных целях, но само сочетание экзотических названий «мускат» и «шалфей», не встречавшихся в моем личном быту, сработало на мое воображение и обрело смысл, прямо противоположный своему назначению. И этот образ стройной блондинки, слушающей магнитофон, сидя на медвежьей шкуре в комнате со стенами, окрашенными в разные цвета, настолько прочно вжился в мое сознание, что никакими силами невозможно было выбить его оттуда. Я отлично понимал, что образ этот навеян книгами и фильмами и стандартно безвкусен до отвращения, но ничего с собой поделать не мог. Избавить меня от него могла лишь одна сила. Но она была для меня недосягаема…