Ми-Кель смотрела на нее без ненависти, на которую вполне имела право, если бы винила Помону в занятости мужа. Смотрела без страха, как могла бы в силу инстинктов и образа жизни, в котором не было места чужакам. Она смотрела с жадным интересом. И только спустя несколько мгновений Помона поняла, почему.

Брови обеих женщин поползли вверх: взаимно установившаяся между ними родственная связь стала сюрпризом для них обеих. Внешне они были удивительно непохожи. Высокая и низкая, стройная и полная, с шерстью и без, не говоря уже о крыльях. Но обе они были женщинами, и даже больше: женщинами, которые больно переживали свою бездетность. Никому и ни за что Помона не призналась бы в этом; лишь раз осмелилась изобразить тяготы своего одиночества и положения в обществе на холодной каменной стене в покоях Серого замка. Но Ми-Кель, не имея представления ни о тех рисунках, ни даже, наверное, о самом Сером замке, раскусила ее за долю секунды.

Надо думать, потому, что увидела ту же тень, что приглушала свет в ее собственных глазах. Боль и тоска носили одинаковый облик, в какой бы мир ни наведались.

Наконец Ми-Кель медленно, но уже с куда большей охотой протянула ей персик. Она не сводила с Помоны любознательных, проницательных глаз, которые совсем не дрожали в глазницах. Помоне показалось даже, что во взгляде самки прибавилось теплоты, как если бы в огонек подбросили дров. Так смотрели на внезапно появившихся в их жизни племянниц и племянников, которые понравились им с первого взгляда. Помона и сама не ожидала, как захочет сжать пальцы Ми-Кель, когда будет принимать персик из ее нежно-розовых рук.

Длинные пальцы самки ласково сжались в ответ, и от этого прикосновения Помону бросило в жар. Пристально глядя ей в глаза, Ми-Кель произнесла что-то певучим голосом, который оказался нежным и утробным, когда не дрожал от выбивающих из-под нее почву чувств.

– Ми-Кель приветствует вас в нашей долине и желает приятного аппетита, – учтиво пояснил Ти-Цэ и снова вернулся в тень.

Помона склонила перед Ми-Кель голову и со всем почтением, на какое была способна, позволила самке вложить персик в свои раскрытые ладони. Ми-Кель ее отношением осталась довольна. Она улыбнулась Ти-Цэ: действительно, мол, не так уж это было тяжело, поделиться. Она порадовала супруга вдвойне, когда не стала перелетать обратно на свое место, поодаль от гостьи, а осталась сидеть между Помоной и Ти-Цэ. Ми-Кель занялась другим персиком: разделила его на две равные части и протянула Ти-Цэ половину без косточки.

– Ми-Кель не знает человеческого языка, – обратился Ти-Цэ к Помоне как ни в чем не бывало, так, словно не заметил возникшей между ними связи. Но разумеется, все он видел, и в том числе приятную ему перемену в обеих. – Надеюсь, вас не оскорбит общение с Ми-Кель через переводчика – меня. Знание языков женщинам ни к чему, поэтому…