Она рассказывала просто. Легко. Как о свершившемся факте. И становилось ясно, что со своей болезнью она давно смирилась, как и с фактом смерти.

— Мне жаль, иерия, — имя настоятельницы давно забыто. По ее выбору и желанию. Она отреклась от своей жизни. — Мне очень жаль.

Седая голова величественно склонилась, принимая ответ.

— Я ушла от мира, чтобы не встретить мужчину, которого могла бы пробудить. Чтобы не вставать перед выбором: рожать ли от него детей, рискуя передать им свою болезнь, или обречь его вместе с собой на бездетность. Я заботилась о своих сестрах годами. И знаешь, я радовалась, глядя, как они возрождаются и покидают остров. И за тебя я тоже радовалась, Филис, когда ты уехала.

Теперь кивнула жрица. Не столь величественно, но… Рядом с настоятельницей она ощущала себя моложе. Весь ее опыт и заслуги вдруг становились незначительными под взглядом посветлевших от старости глаз.

— Мне жаль, что ты вернулась сюда. Но… меня скоро не станет. А Обители нужна мать.

Тень на воде полностью уступила солнцу. Ветер ударил в лицо, запутался в волосах и в складках туники. Слово было сказано. И было услышано.

— Я подумаю.

О большем старуха и не просила…

…Позже, бродя по бесконечным дорожкам, плутающим в дикой части острова, Филис снова и снова возвращалась в мыслях к разговору. Такие предложения, пусть даже намеками, не делаются просто так. Элпис знает. Конечно, знает. Предложила сама или дала молчаливое разрешение? Не узнать. Но так ли это важно?

Ей предлагают удалиться от мира.

Мысль показалась настолько странной и противоестественной, что киорийку передернуло. Она знала, что ее не заставят. Не смогут. Но… Намек оказался весьма прозрачен. Когда-то давно, когда мир еще был другим, жрицы, использовавшие Танец Чаши, получали пожизненное содержание и дом. В любом месте. И, как правило, предпочитали запираться в нем. Каждую жрицу предупреждают о том, какими могут последствия. Но слова звучат бессмысленно, пока не почувствуешь.

Сила. Власть. Желание. Тогда она была почти всесильна. Она могла бы поставить тех мужчин на колени. Заставить их ползать. Умолять. А она убила. Потому что никто из них не был ей нужен. Но могла бы… Могла бы выбрать. Того этросса, который смотрел на нее голодными глазами. Сильный. Страстный. Жестокий. Смогла бы она обуздать его? Смогла бы. Ей хватило бы опыта. И понимание своей силы должно бы было напугать, но…

Вчера, на вопрос настоятельницы о том, что она почувствовала, Филис ответила:

— Печаль. И радость. Мне неприятна смерть. Но сила. Мне понравилось.

И та лишь кивнула. Медленно и величественно. И в профиле ее мелькнуло нечто неуловимо знакомое. Но сразу же пропало, стоило солнцу упасть под другим углом.