Я онемела, когда он потянулся к моей руке, едва осознавая, что он держит меня, пока он не произнес эти слова:

— Я сделаю это ради себя.

***

Мы просидели так, как мне показалось, несколько часов. Ожидание, надежда, молитва. Мы вздрагивали каждый раз, когда слышали шаги, но они только предлагали кофе. Я думала, что мне удалось успокоиться, как образ ее больших карих глаз снова ударил меня. Каллум был спокоен в своем горе, заперт внутри себя, лишь изредка вспыхивая, но для меня это было дико.

— Ты должна идти, — сказал он. — У тебя работа и все такое.

— У меня ее нет. Они меня отстранили.

— Почему?

— Теперь это не имеет значения.

Он не настаивал, а я не делилась.

— Все это такой пиздец, — проговорил он. — Все это. Завтра у меня гребаная выставка, все мои картины и прочее дерьмо. Я мечтал об этом, когда был маленьким ребенком, а теперь все пошло прахом. Не могу сделать этого сейчас, когда она в таком состоянии.

Я улыбнулась, но это была совсем не счастливая улыбка.

— Ты будешь в новом комплексе Саусбанк.

— Не знаю. Да, возможно.

— Нет никаких «возможно». Это самое большое событие года. Я знаю, мои родители построили это чертово место.

— Теперь это не имеет значение, не так ли? Никуда не пойду.

Я протянула руку, чтобы коснуться его — легчайшее прикосновение моих пальцев к его колену.

— Конечно, это имеет значение. Ты должен пойти, это твой большой прорыв.

— Теперь это ничего не значит.

Я печально вздохнула, поток воздуха прогремел в моей груди.

— Что бы ни случилось здесь сегодня вечером, Каллум, это искусство что-то значит. Не упусти это.