Из палаты вышла медсестра, вроде бы Антон ее видел раньше, она скользнула по нему равнодушным взглядом, кивнула в знак приветствия, и прошла дальше, от волнения все мысли о прекрасной девушке тут же улетучились из головы. Он снова стал грабителем банка, и ничего не подозревающий полицейский только что прошел мимо него. Если сейчас появится врач и захочет поговорить – моя песенка спета, подумал Антон, они увидят мой глаз, мое лицо и начнется… Он ускорил шаг, продвигаясь вглубь бирюзового коридора, к палате он подошел уже вспотев и на трясущихся от волнения и слабости ногах. Комната за закрытой дверью казалась ему райским убежищем от мира, но он понимал, что там сейчас вполне может ждать врач с медсестрой – двойной удар, проделки монеты. Но выхода не было, Антон приник к двери с номером 9А и прислушался, простоял так несколько секунд – дольше не решился – но за дверью все было тихо. Должно же и мне хоть напоследок повезти чуть-чуть, сказал он себе и решительно нажал на ручку. Его ждала знакомая палата в розовых тонах, совершенно пустая, если не считать женщины на кровати. Ничего не менялось здесь, кроме цветов на столике возле окна – сегодня там были ромашки.
– Привет, мам, – выдохнул он, с облегчением закрывая за собой дверь и отсекая мир, – я пришел проститься.
Он снова подвинул кресло к кровати, как делал уже сотни раз, только этот раз был последним, и Антон замечал и запоминал все: скрип ножек по линолеуму, мягкую ткань обивки, даже не выветривающийся до конца больничный запах, замаскированный освежителем. Он хотел снять маску, в ней было трудно дышать, но не рискнул – закрытая дверь не гарантировала спокойствия и уединения, это ведь была больница, пусть и максимально приближенная к гостиничному виду. Поэтому он просто склонил голову, разглядывая неподвижное лицо женщины, которая когда-то улыбалась и смахивала слезинки, прикалывая к праздничному платью подаренную сыном простую брошь. Женщину, которая обнимала его и всегда смеялась над его шутками, даже тогда, когда вершиной его юмора был анекдот про «Беги, Мот! и «Прости, Тутка». Когда-то ведь у нее было очень живое лицо, и такая теплая улыбка. Но время забирает все, самый безжалостный диктатор и тиран, уродующий, убивающий и отравляющий все, что ты когда-то любил.
Одинокая слеза выкатилась из глаза и поползла под маску. Антон взял безжизненную руку женщины, которая куда-то ушла, оставив ему только знакомую оболочку, и тихо плакал, пока маска совсем не промокла. Кто бы что ни говорил, думал он, а мы всегда делаем ставку на форму, и всегда отодвигаем содержание на второй план. Это материальный мир, и все материальное здесь важнее. Это уже не она, не моя мама, но мой мозг не может это принять, ведь