Я кивнул. Вот потому-то Петер Нейссен — такой хороший издатель. Он безошибочно умеет найти уязвимое место. Книга ни в коем случае не должна быть смешной. Сатирические очерки о типах туристов, которые я когда-то раньше показывал Петеру и которые потом были напечатаны, с забавными иллюстрациями, как юмористические колонки в журнале «Фрей Недерланд», — не лучшая исходная точка, и Петер напрасно ожидал некоего продолжения. В мои планы никогда не входило написать нечто легковесное по теме, которая людей либо раздражает, либо смешит. В предполагаемом документальном фильме такой ракурс тоже едва ли будет интересен.

— Знаешь, Петер, я совершенно не хочу писать книгу о туризме. Спасибо, что ты вынуждаешь меня объяснить это четко и ясно. Туристы — всего лишь признак чего-то более масштабного и серьезного, подобно тому как гости на похоронах — признак, что кто-то умер. Это я и хочу исследовать в книге. Речь в ней пойдет о Европе, о европейской идентичности, запутавшейся в собственном прошлом точно в сетях, и о торговле этим прошлым на международном рынке в эпоху глобализации за неимением убедительных альтернатив. Моя книга должна стать объяснением любви к Европе, к той Европе, какой она когда-то была и которая из-за своего прошлого в наши дни подвергается последнему и окончательному варварскому нашествию. Это будет грустная книга о конце целой культуры.

— Что-то вроде «Волшебной горы» двадцать первого века, — сказал Петер.

— Хорошо, что ты ставишь планку так высоко.

— Нам требуется название.

— У меня еще нет названия.

— Тогда рабочее название.

— «Похороны Европы».

— Освальд Шпенглер.

— То-то и оно, — сказал я. — Потому-то это название неудачное. Я бы не хотел ассоциироваться со шпенглеровским консерватизмом. Для культуры, запутавшейся в своем прошлом, ностальгия по прежним ценностям — не лекарство, а болезнь.

— Но в качестве рабочего названия пока сгодится.

— У тебя есть какие-нибудь другие предложения, Петер?

— Боюсь что-то говорить. Ты сам знаешь лучше всех, с какой стороны подойти к такому амбициозному проекту. С моей стороны было бы нескромно, если бы я начал тебе советовать сделать то-то и то-то: книга должна носить личный характер.

— Что ты имеешь в виду, Петер?

— Любовь в эпоху массового туризма — вот что я имею в виду. В книге должно говориться о вас с Клио, о филологе-античнике и об искусствоведке, о двух героях, живущих в Венеции и подсевших на прошлое, которые на личном уровне ощущают эту абстрактную, философски окрашенную беду Европы как Абендланда.

Да, Петер, ты, как всегда, совершенно прав, но я не могу это сделать из-за данного на площади Сан-Марко обещания, что начну писать о Клио только тогда, когда перестану с ней общаться, то есть, надеюсь, никогда. Сейчас не буду тебе объяснять. Что-нибудь придумаю. Придумывать — моя профессия.