2

«Похоже, ему тоже пришла пора немного смутиться.

– Ты думаешь, что все, что мы можем, это только чесать языками, – сказал отец Патрик. – Но мы, возможно, не можем даже и этого, потому что, положа руку на сердце, мы не можем вообще ничего. Ты ведь не думаешь, я надеюсь, что если человек надел рясу и дал обет не есть мяса, то он на следующий же день начинает исцелять больных и пророчествовать?

– Я так не думаю, – сказал Мозес.

– Ни на следующий день, ни через две недели, ни даже спустя много лет.

– Конечно, – согласился Мозес.

– А теперь подумай, что это значит, Мозес, – сказал отец Патрик. – Ведь это значит, что человек, который надел рясу и дал соответствующие обеты, оказался самым большим неудачником, которого только можно себе представить. Потому что он – воин Бога своего, а значит, просто обязан и исцелять, и пророчествовать, и творить чудеса, и быть светом всему миру, который видел бы его издалека и хотел бы подражать ему в его подвигах. Он должен был бы быть не хуже тех христиан, о которых нам рассказывают Послания, Мозес, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

Нарисованная отцом Патриком картина, пожалуй, не имела ничего общего с действительностью, – во всяком случае, с той, которую знал Мозес, – и где уже давным-давно не наблюдалось ничего из ряда вон выходящего в смысле чудес, исцелений или пророчеств. Ну, разве что, время от времени, случалась какая-нибудь незначительная мелочь вроде каких-то там Самих По Себе Зажигающихся Свечей, или какого-нибудь сомнительного чуда, вроде чуда с газовым баллоном, или какого-нибудь исцеления, или пророчества, которые ни в чем, собственно, не убеждали и ничего не доказывали, а, пожалуй, только подчеркивали царящие в этой области мрак и запустение.

– Можешь мне поверить, Мозес, я много видел этих монахов, – продолжал между тем отец Патрик с несколько кривоватой улыбкой, которую Мозес прежде никогда у него не замечал. Она, пожалуй, даже больше походила на гримасу, как если бы отцу Патрику страстно хотелось разразиться непристойной бранью, а вместо этого приходилось изо всех сил сдерживаться и через силу улыбаться.

– Сначала они с радостью принимают все обеты и думают, что сейчас же после этого на них начнет рекой литься благодать и небеса откроют им все свои тайны, – продолжал он, изредка поглядывая на Мозеса, чтобы потом вновь унестись взглядом в сторону Распятого. – Я скажу тебе, что ты легко можешь узнать такого монаха по тому, как он смотрит сквозь тебя, как будто немного недоволен тем, что ты отрываешь его своими пустяками и мешаешь ему видеть то, что может видеть только он один. Как будто ты встал между ним и Господом или Девой Марией, и теперь он ждет не дождется, когда же ты, наконец, уйдешь, чтобы опять придаться созерцанию Иисуса и небесных тайн. А уж как они любят выступать в телевизионных диспутах и принимать участие в конференциях в защиту мира, Мозес, или что-нибудь еще в этом роде, то об этом нечего даже и говорить. Некоторым из них так до гробовой доски и суждено думать, что они-то и есть тот новый Израиль, который Господь избрал для спасения мира, и что доклады, которые они готовят для очередной конференции, продиктованы непосредственно небесами, не говоря уже о проповедях, которые они умудряются всегда читать так, что даже дураку становилось понятно, что любое сказанное ими слово исходит, разумеется, не от них, а от Святого Духа… Они только позабыли одну хорошую пословицу, Мозес. Знаешь, как у нас говорят? Господь отыщет тебя и в алтаре. Поэтому, когда многие из них начинают вдруг ни с того ни с сего тосковать, им кажется, что это скоро пройдет, потому что этой тоске как будто нет никаких видимых причин. Но она не проходит, Мозес. Они объясняют ее чем угодно – усталостью или возрастом, но я думаю, что вряд ли кто из них может обмануть самого себя, потому что на самом деле они знают в глубине души, что это настиг их Господь и Божья рука коснулась их, чтобы вывернуть им шеи и повернуть лицом к себе так, чтобы они увидели, наконец, самих себя… Увидели и ужаснулись…А ведь было чему, Мозес.