Так и проговорили всю дорогу. На душе было легко и спокойно. И Дмитрию начинало казаться, что, возможно, эта встреча, это знакомство судьбоносны. И через несколько лет он уже не с такими мыслями будет ехать к Ромале. И она, сидя рядом, будет говорить о детях, об ужине и о том, что нужно погладить белье… При чем тут белье?

Он не пошел к ней. На то была одна причина: переступи порог квартиры — и так велико будет искушение напроситься на ночь. А он не мог вот так! Чтобы быть с ней, он должен быть один. А значит, ему нужно как-то проверить, забыл ли он… о той. Или ему опять кажется, что забыл? В груди тут же тяжело и ощутимо заворочалось сердце. Эк, его угораздило!

А Ромала укладывалась спать. И мысли нет-нет, да перебегали к Диме. Что-то было в нем такое, что ее завораживало, удивляло и даже в какой-то мере тревожило. Он не приставал к ней, не пытался поцеловать и, если разобраться, даже не ухаживал за ней. Просто лишь сегодня он подарил ей розу. Одну розу. И почему-то выбрал желтую. Как оказалось, у него желтый цвет — цвет солнца — ассоциировался с радостью, так же, как у Ромалы.

Раздавшийся звонок в дверь вдруг радостью отозвался в сердце.

— Вернулся, — почему-то в одну секунду решила девушка и сразу распахнула дверь, уже собираясь сказать что-нибудь язвительное. А потом отпрянула от дверного проема.

— Измаил?

[1] Лёля – так называет ребенок своих крёстных (и отца, и мать) на Алтае и Крайнем Севере.

Глава 22.

Глава 22.

Ромала в столь поздний час суетилась у плиты, а Измаил рассказывал ей о своей жизни. Рассказывать ему особо было нечего, поэтому он просто отвечал на вопросы, которыми сыпала девушка. Он всю дорогу думал о ней, как она его встретит, кинется или нет навстречу.

Не кинулась. Обнять — обняла, но и то как-то без особой радости что ли. Будто ждала, но не его. Он смотрел на нее, а сердце ныло и ныло, и когда она поворачивалась к нему спиной, то в груди становилось тесно.

Конечно, он возмужал, окреп. Не пацан — мужчина! Но душа не трепетала оттого, что он вернулся. И ничего с этим Ромала поделать не могла. Ей совсем не хотелось, чтоб он начал вспоминать об их встречах, а больше им в принципе говорить не о чем. Еще она подумала, что нужно было удержать Диму, подумала и сама удивилась своим мыслям: с чего вдруг?

— Ты еще краше стала, — сказал ингуш.

— Спасибо, — ответила девушка.

— Знаешь, я всю дорогу думал о тебе…

— Измаил, у нас ничего не могло быть тогда. Как и сейчас. Другом ты быть не можешь, да и не хочешь, — прервала его цыганочка. — Давай не будем бередить прошлое. Ни к чему.