Мама говорила, что у бывшей Диминой невесты растет ребенок, дочка. Да и вообще ехать без подарков было как-то невежливо. Парень притормозил у супермаркета, купил фруктов, соков, сладостей, бутылку коньяка, а для маленькой — огромный пазл с изображением замка.

Он въехал на родной дворик и сразу бросил взгляд на окна квартиры. Он не был в этом дворе уже лет девять, с того самого дня, как родители переехали. Конечно, всё изменилось. Взамен накренившегося на одну сторону грибка посреди площадки красовался детский городок с качелями, каталками, горками. На нем гроздьями висели дети, и Дима позавидовал их беспечности. А окна знакомой квартиры были сплошь пластиковыми. Ну, еще бы, столько лет прошло. В одном из окон, несмотря на день, горел свет. Милославский аккуратно припарковался и, зацепив пакеты, отправился наверх.

Дверь тоже была другой, и даже звонок издавал иные трели. Дима стоял под дверью, а сердце отчаянно колотилось в груди. Ключ заворочался в замке.

— Что-то быстро вы, козявки! Нагулялись? — с этими словами створка распахнулась, и на Дмитрия уставился Михаил. В его взгляде, едва он узнал старого друга, отобразилось сразу столько чувств, что гость никак не мог понять, чего же было больше: недоумения, удивления или неловкости?

Милославский окинул его взглядом и улыбнулся. Не вымучил улыбку, а улыбнулся. Открыто и легко. Мишка растерялся.

— Димыч? — меж тем глухо произнес хозяин квартиры.

— Я, Мишич, — ответил Дмитрий, как когда-то. — Позволишь войти?

Михаил на секунду замешкался, а потом шагнул в квартиру, освобождая проход. Бывший друг зашел и огляделся. В квартире, видать, был сделан грандиозный ремонт. Ничего из обстановки и даже планировки не напоминало о том доме, в котором он столько времени пропадал в детстве.

Дима поставил пакеты и вновь посмотрел на друга. Тот как-то скованно и неловко чувствовал себя, видимо, не зная, как себя вести при таком госте. У самого Милославского тоже свербело на душе, даже не от обиды или боли, а просто от того ощущения времени, которое успело убежать и утечь с той самой поры. И еще, в этом Дима должен был признаться хотя бы себе самому — он ужасно был рад встрече.

— Ну, здорово, что ли, — сказал он и протянул руку Мишке.

Тот уставился на нее, будто на ней Дмитрий преподносил ему весь мир и даже больше. Он как-то странно повел плечами, словно собирался их расправить, а потом медленно пожал широченную Димину ладонь обеими руками. И всё! Ему даже послышался треск льда, столько лет сковывавшего речку дружбы. В глаза будто солнечного света сыпанули, он даже зажмурился на мгновенье, так больно было смотреть, впрочем, дышать стало нелегче. Губы растянулись в улыбке, и какая-то ноша — огромная, чудовищная тяжесть — свалилась с плеч и спины.