— Ты знаешь, я ведь не так уж и пьян, — проговорил он, накручивая на палец смоляную прядку волос. — Я сегодня такой груз с души снял, ты даже не представляешь! Я приехал, и Мишка так обрадовался этому! И я рад. Честно, рад! Я, дурак, сначала подумал, что не стоило столько времени ждать, что можно было приехать раньше. А потом меня словно осенило: я всё это преодолел благодаря тебе и только тебе. Аня так много места занимала в моем сердце, что там не оставалось даже крохотного островка для каких бы то ни было эмоций, что уж говорить о любви... А потом я встретил тебя. И ты стала значить больше, и ты смогла вытеснить эту любовь. А я ведь думал, что всё — мое дело труба! Что уже не будет ничего и никого, ради кого стоит жить.

Ромала молчала, лишь глаза светились в полумраке комнаты. Прямо за окном висел уличный фонарь, свет которого падал косыми, серебристыми лучами на пол и стены, порождая причудливые образы. Тонкие, смуглые руки лежали на широких, казавшихся абсолютно белыми, плечах. Такое в ее жизни впервые. Взять хотя бы, к примеру, тот факт, что парень уже не первую ночь проводит у нее и не домогается. Конечно, не заметить его желание было трудно, но уж как-то основательно Дима подходил к данному вопросу. Правда, раньше ему мешала любовь к другой, а теперь он считает, что пьян для любви и ласки. «С горяча и второпях у нас ничего не будет», — так он сказал тогда.

Он всё устраивался рядом, не позволяя рукам наглеть, да, видно, те всё решали по-своему. Вообще, непонятно по каким причинам тело сегодня совсем не желало слушаться хозяина. Глаза закрывались, и Дима с каким-то отчаяньем таращил их на Ромалу, будто боялся не наглядеться, а губы тянулись к губам.

Она не отталкивала Диму. Гладила по голове и приговаривала, что рада за него и что утро вечера мудренее, и теперь он может спать с абсолютно чистой совестью. Теперь нужно только жить. Парень спрашивал, где будет она, и Ромала отвечала, что не оставит его и будет рядом. Так, что-то бормоча, он и заснул, положив голову ей на грудь. Цыганочка дождалась, когда его дыхание стало ровным, и аккуратно перевернула на спину. Дима засопел, притянул ее к себе, но не проснулся.

— Я люблю тебя, Ромашка… — долетело до ее слуха, и девушка замерла.

Ромала лежала так близко, что ее дыхание колебало его волосы у виска. Сейчас его глаза были закрыты, но таких удивительных глаз цыганочка не видела никогда. Они были не голубыми и не синими, а какими-то васильковыми, более темными у зрачка. И когда он улыбался, то они становились светлее. И теплее. Такой взгляд она любит больше всего.