Ромала смотрела на него во все глаза и молчала. От этих слов, что вылетали из Дмитрия, как пули, ее бросало то в жар, то в холод. Голова закружилась, и она прижала ладони к лицу. Кожаные перчатки были прохладными, а щеки пылали. Конечно, он всё увидел и смолк, подошел, взял за локоть.
— Ромашка, ты чего? Плохо?
Она вырвала руку.
— Мне от тебя плохо! Ты что, лечить меня вздумал? А сам-то? Сам? Только вчера смог переступить порог дома предавших тебя друзей! Сам жил и лелеял свою обиду! Или скажешь, что это неправда!?
— Я полюбил тебя! — крикнул парень в ответ, и Ромала вскинула на него вновь глаза.
— Я полюбил тебя и лишь поэтому смог всё преодолеть! И ты….
— Кто тебе дал право решать за меня? Ты сам решил с приездом к Михаилу и Ане, а меня лишил этого выбора. Наврал с три короба, а я… Я так верила тебе! Ты не дал моим чувствам к тебе проникнуть глубже и утвердиться! Ты не позволил мне самой решить и выбрать время! Удобное для меня время! Привез меня, как агнца на заклание. Ты не подумал о том, что сегодня мне меньше всего хотелось побывать здесь?! Ты даже не представляешь, что сейчас творится в моем сердце!
Дима стоял, всё так же протягивая руку, не в силах прикоснуться. Теперь он начинал понимать необъективность своего решения.
— Ты поспешил, как Иван-царевич, сжегший лягушачью кожу. Рано или поздно я бы сама решилась на этот шаг, — уже спокойно добавила девушка. — А так… Это очень безжалостно, Дима.
С этими словами она развернулась и пошла, на ходу смахивая с ресниц слезы. Он смотрел вслед и не знал, что делать.
— Ромала, я люблю тебя! — крикнул парень с отчаяньем.
Она не оглянулась. Обернулась лишь для того, чтобы поймать попутку.
Дмитрий видел, как рядом притормаживает машина и, о чем-то поговорив с водителем, девушка садится в салон. На чужих ногах добрался до машины и плюхнулся на сидение. Мысли были скользкими и еле живыми. Они нехотя ворочались, словно булыжники. Тело действовало само, по привычке. Дима даже не сразу понял, что послушная машина уже тронулась в путь. Рядом на пассажирском сидении лежала сумка Ромалы. Там и ключи, и мобильник, и документы. Парень ни с того ни с сего потрогал ее, будто оттуда могла выпасть сама хозяйка ридикюля. Он догнал машину, которую остановила девушка, и, лихо обогнав, подрезал. Схватил сумку и выбрался на улицу. Вот сейчас он отдаст ее Ромале, и она сотрет его номер из своего мобильника. И сколько бы ни звонил, не станет брать трубку. А потом выбросит шампунь и крем для бритья. Он подходил к остановившейся иномарке, из которой выскочила возмущенная хозяйка, она даже что-то говорила об охране и грозном муже, и практически ничего не видел и не слышал. Открыл пассажирскую дверь — Ромала даже не повернула головы — и просто положил на колени сумку. Женщина что-то говорила и говорила, и парень вдруг, повернувшись к ней, сказал, а голос казался чужим и сухим, словно осенняя листва: