— Да не чего, а ты его любишь?

— Угу.

— Что «угу»?

— Люблю.

— А он тебя?

— Говорит, что любит.

— Ну, это в принципе, был риторический вопрос, на него отвечать необязательно. Что ты ему нужна, это и так видно, поверь на слово! Ну и в чем дело тогда?

— В смысле?

— В прямом! Если у вас всё по взаимной и огромной любви, так будьте здоровы, живите богато, детей полну хату!

— Там, вообще-то, «а мы уезжаем до дому, до хаты», — пробормотала Марина удрученно.

— Ну, это там! У вас всё будет в ажуре!

— А у вас? — вдруг спросила рыжая.

С Ромалы словно смахнули веселое настроение. Подъехала в своей инвалидной коляске Тоска и уставилась на нее безжизненными глазами. Девушка за то время, что был рядом Дима, уже успела позабыть, какие бездонные и безжизненные глаза у Тоски. Цыганочка отмахнулась от нее, но на душе не посветлело.

— Ромал, это не мое дело, и я уже давно зареклась вмешиваться в подобного рода мероприятия, но… — Марина вздохнула и перехватила трубку в другую руку, — но… я видела Димку на днях. Ромал, он… Он… Нет, конечно, умирать он не собирается, но…

Ромала так сильно прижимала трубку к уху, что даже не сразу почувствовала, как оно онемело. Каждое слово рыжеволосой красавицы падало горячими свинцовыми каплями на открытую рану на сердце, которое вдруг заколотилось истерзанной птицей.

— Конечно, он уже большой мальчик, да и, как ни крути, всё же виноват, но, в конце концов, не смерти же заслуживает!

— Он… он… болен? — кое-как проговорила девушка, стараясь дышать глубже.

—  Угу, и болезнь эта любовью зовется! Знаю, что я еще та заноза, но, Ромал, мне не плевать на Димку. Да и ты мне не чужая. Он ведь сгинет без тебя. Пропадет. Как и ты без него… Ладно, мне пора к плите, скоро Феникс домой притопает. Мужика кормить надо. Димку звала к нам, да он ни в какую. Слава богу, хоть под крышу дома вернулся, а то, прям, как бомж.

— То есть, как вернулся? Откуда?

— А я тебе разве не говорила? Он же в гараже… в смысле в мастерской жил!