— Ты красивый, — выдохнула она и закрыла глаза.

И он растерялся.

— Инн…

— Но дело не во внешности… то есть не только в ней, — продолжала она. — Ты настоящий.

— Не пластмассовый? — усмехнулся Романов, но усмехнулся, не потому что самому было смешно. Нет. Усмехнулся, чтоб рассмешить ее. Отвлечь ее хоть немного.

— Ты настоящий. Не фианит или цирконий. Ты настоящий самородок. Не подделка. Мне неловко из-за того, что из-за меня ты жертвуешь дружбой. Многолетней дружбой. Не просто другом — братом… И мне всё еще страшно, но я рада. Рада, что именно ты подобрал меня два месяца назад.

Вадим не знал, что на это сказать. Он едва видел ее, лишь слышал тяжелое дыхание. Сейчас страх за нее так сжимал сердце, что было больно дышать. И именно этот страх расставлял все точки на Ё в их отношениях. В его отношении к ней. Вот только…

— Ты бредишь, — едва слышно сказал он.

— Наверно, — вдруг согласилась Инна. — Никогда в жизни не было такой температуры.

Он подлил холодной воды. Девушка шикнула лишь, когда ледяная струя попала прямо на ногу, и стойко переносила свое положение. Лишь рукой прикрывала грудь, просвечивающую через майку. Вадим порой ловил на себе ее взгляд. Но она молчала, молчал и он.

Спустя двадцать минут он вытащил ее из ванны. Замотал в махровую простынь и перенес в комнату. Принес сухую одежду, сам вышел переодеться — на нем тоже не было сухой нитки. Едва они закончили с переодеванием, в квартиру позвонили. Инна остальное плохо запомнила. Мужской чужой голос о чем-то спрашивал. Она что-то отвечала. Доктор поставил укол, и девушка почти сразу же уснула. Не провалилась в забытье, а именно уснула.

Всю ночь она металась в бреду. Ей снилась ванна, только Вадима не было рядом, а она в ней тонула. И тогда Инна звала его, и он будто тут же возвращался. Его теплые нежные руки разгоняли кошмары. И она словно видела хороший добрый старый сон. Она пряталась в его руках. В его объятиях ей было легко и спокойно. Будто только этого и ждала…

Среди ночи Инна резко проснулась. За окном лил дождь. Ветер налегал на фрамугу. Где-то стучало железом по железу, видимо, водосточная труба вновь отклонилась и теперь задевала обшитый металлом край крыши. А под рукой и головой было живое тепло. Девушка посмотрела на свою ладонь. Грудь Вадима мерно поднималась и опускалась. А прямо под ладошкой мерно и спокойно стучало сердце: тук-тук, тук-тук. А ниже пальцев, справа, виднелся хвост послеоперационного шрама. Конец его был закруглен, как хвост скорпиона. А прямо напротив него — место, где еще недавно был синяк. Этот синяк поставила Инна. Но синяк не шрам. От него уже и следа не осталось.