— Отложить не можешь? — спросил я.

— Понимаешь, нашел за городом небольшую ложбинку, там кустарник и заброшенный блиндаж. А главное, погода как раз…

Лазарев как будто оправдывался, видя, что я не совсем понимаю его.

— Ну что ж, раз такое дело…

— Понимаешь, война… Она пыталась меня под корень, но я, как искалеченное дерево, с вывороченными наполовину корнями, продолжает расти, так вот и я живу. Надо работать.

Ему нелегко было продолжать этот разговор.

— …Прошел ускоренный курс военно-медицинского училища, — одолев какой-то внутренний барьер, продолжил он, — и стал эскулапом стрелкового батальона. Потом все пошло по порядку: фронт, ранение, госпиталь. После госпиталя — передовая, опять ранение, опять госпиталь и снова фронт… Инвалид я теперь.

Лазарев глубоко затягивался, долго не выпускал дым изо рта.

— Надо все начинать сначала. Устроился в кинотеатре. Малюю афиши. Будешь проходить мимо «Центрального» — полюбуйся моим творением… Бабенка — Марика Рёкк…

— Не отчаивайся, — попытался я его успокоить. — В тебе живет художник. Это далеко не каждому дано.

— Художник без образования — это все равно что врач-самоучка, — сказал безнадежно Лазарев. — Думаю учиться, но — сам знаешь…

Он почему-то стремился оправдываться передо мной за свое состояние, внутреннюю неустроенность, словно был виноват в том, что была война.

— Женат? — спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Да, сорванец растет, — ответил он после небольшой паузы.

— И в такую погоду жена отпустила тебя в чистое поле?

— Отпустила? Нет… Говорит, что я принес бы больше пользы семье, поставляя на рынок лебедей на клеенке. Но знаю, может быть, я ничего путного не напишу, но пополнять рынок лебедями тоже не могу. Для этого голова должна быть вовсе пустой, а я все же кое-что читал и живу со своими думами. Понимаешь, часто не получается, но расстаться не могу. Смешно, да?

— Нисколько, — поспешил я ответить. — У тебя есть какой-нибудь замысел?

Лазарев сразу заметно оживился, выпрямился, стряхнул с себя снег, снял с плеча ящик и уже увлеченный своей идеей заговорил:

— Есть в Белоруссии небольшая речка Друть. Так вот, в сорок четвертом на ней шли жестокие бои. Наш лыжный батальон нес там большие потери. Раненых несли и несли ко мне в неглубокую балку и клали прямо на снег. Эвакуировать их в тыл сразу было невозможно. Повалил вот такой же мокрый снег, как сейчас. Сестра не успевала разгребать снес на их землистых лицах. Вот с тех пор мне и запала эта тема…

Неожиданно загромыхал трамвай. Лазарев вскинул на плечо этюдник и торопливо сказал: