– Чушь несусветная, – заявил старый моряк, – я повидал немало стран и знаю, что ни в одном из уголков земли женщины не рожают детей никак иначе, как через перёд.
– Эх, друг мой, – фыркнул алеманец, – я только что поверил тебе в целую милю, а ты не хочешь поверить в один дюйм разницы!
Сие поучает нас не слушать болтовню на постоялых дворах, каковая вся есть поток лжи и несуразностей.
Пролог к пятому десятку, именуемому «Десяток подражаний»
Пролог к пятому десятку, именуемому «Десяток подражаний»
Милые мои сластолюбцы весёлые и любовники неутомимые, а также вы, дражайшие читатели, находящие радость и удовольствие в сих высоконравственных десятках, вкушающие их мелкими глоточками, принимающие их в том и только в том порядке, в коем они подаются, обратите ваше досточтимое внимание на то, что пролог – это единственное место, в коем автору дозволительно сказать вам два, а чаще три слова; так вот сей пролог послужит ему для того, чтобы с нижайшим смирением испросить у вас прощения за десяток, который неспроста именуется «Десятком подражаний». Автор принуждён был сочинить его из-за пошлых, глупых и позорных нападок жонглёров лживыми словесами, торгующих фразами по случаю и без случая, ненавистных невежд, продавцов отрав опиумных, ходящих под именем книг, этих сборников нелепостей, мелкотравчатого пишотства{163} и слащавой претенциозности, чтению коих сопутствует столь страшная зевота, что даже у осла, кабы умел он читать, вывернулась бы челюсть; и эти кудесники-фигляры воротят нос и утверждают, что озорные рассказы автором списаны и перекроены, что это подражания и подделки. Подражания кому? Рабле, говорят отдельные из оных. Подражать Рабле, быть Рабле! Да это же значит быть больше, чем Рабле. Подражания, подделки? Ослиные головы! Да целой жизни человека, сиречь человека учёного, едва ли достанет на то, чтобы отыскать в древних книгах слова, обороты и выражения, коими усеяны вышеозначенные озорные рассказы, и нанизать их, точно жемчуг в чётках, в порядке грамматическом. Сразу видно, названные злые люди ведать не ведают, что каждый драгоценный камушек, вправленный в эти десятки, сделан был с маху, точно крошечный младенец, и кабы камушек сей не нашёлся молниеносно и не оказался уже очищен, огранён, вырезан и обработан, он никогда бы не увидел света. Так поступают ханжи, забрасывающие трупами живых сочинителей, дабы их под ними похоронить, и впивающиеся своими отравленными жалами в прелестные цветы, что распускаются от смеха Небесного.
Вы когда-нибудь вступали в дикую схватку со зловредной блохой, каковая, пока вы ещё спите и, предаваясь утренним грёзам, видите у изножья своей постели луга, милых фей, златые горы и воздушные замки, больно вас кусает и рушит фантастические видения? Поначалу вы вздрагиваете и отодвигаетесь. Она опять кусается. Вы закутываетесь поплотнее и погружаетесь в прекрасную дрёму. Она снова кусается. Короче, она будит вас и доводит до бешенства – прощайте, сновидения: вы уже сидите, ищете блоху, хватаете её за шиворот, а она выворачивается, пользуясь своим малым росточком, прячется в простынях и ускользает от вас, благо её бурый панцирь гладок, что слоновая кость. В конце концов вы ловите её и бросаете в воду. Она выпрыгивает и кусается, вы кидаете её в огонь, она выпрыгивает и кусается, ибо ничто не может обратить в ничто нечто столь ничтожно малое, что кое-кто принимает оное за ничто. Потеряв терпение, вы зажимаете её ногтями ваших больших пальцев и давите изо всех сил эту гадкую тварь, завидующую вашим прекрасным снам, подлую кровопийцу и жалящую бестию; точка, этим всё сказано.