Он снова обрел мрачное спокойствие.

— Эти слова понравились бы Максиме, — заметила Воля.

— Этой рваношкурой слепой крысе, живущей в затхлой земляной норе своих незрелых убеждений, понравится все, что я ей принесу, — быстро сказал Цинизм. — Я изнасилую ее и убью, сдавливая гортань. Он умрет, когда я закончу.

Стальная скривила губы.

— Это… — прохрипели откуда-то сзади. — Это… Не ты. Никас. Ты не такой.

— Заткнись! — прогремело существо, резко оборачиваясь. Оттолкнувшись от пола лапами, оно одним скачком приблизилось вплотную к образу любви. С неестественным гулом вверх взметнулась безжалостная лапа. В этот момент Все закрыл собой Котожрицу, выставив перед собой копье. Со спины бросился Неунывающий, но его ударил один из семи локтей и смелый капитан упал на руки подоспевшей Воли.

— Это и есть я! — ревел Никас, срывая голос. — Это я! Что, сука, хотели светлого героя? Противопоставление силам негатива? Быть может, вы, загнанные под плинтус тараканы, думаете: он хочет спасти нас, потому что мы добренькие?! Потому что так должно быть?! Я хочу покончить со всем этим, потому что я в аду!

Он опустил занесенную лапу. Глядя в глаза Все, Никас сказал, хриплым, надтреснутым голосом:

— Да, в пещере я подвергся влиянию чего-то очень темного. Возможно, стал злее. Мрачнее. Восприимчивее. Но я с удовольствием дал Цинизму превратить себя в беспомощную развалину. Потому что считал, что все должны начать танцевать вокруг меня. Весь мир. Да, были такие люди. Но я прогнал их, потому что они танцевали недостаточно энергично. Вместо того, чтобы бороться, я принес себя в жертву другому человеку. Мертвому человеку. Которому точно не понравилось бы то, во что я превратился. Я сам вырастил внутри себя демона.

— Однако, он помогает тебе здесь, — раздался голос Воли. — Значит, ты смог поставить злость себе на службу. А не она подчинила тебя.

Лапы исчезли. Никас сразу уменьшился. Он хотел сгорбиться, осесть. Его так и подмывало упасть на колени и захныкать. Но он сжал зубы. Все смотрел на него всепрощающе, а потом положил руку на плечо. Котожрица, не раздумывая, приблизилась и встала слева, взяв его за пальцы. На другое плечо легла кисть в латной перчатке.

Никас чувствовал себя алкоголиком, которого все еще любило его семейство.

— Я не могу сказать, что не хотел сделать вам больно, — сказал он тихо. — Бесполезно просить прощения. Но теперь я контролирую злость. Мне нужно было лишь сказать себе правду. Я хочу уединиться на время. Стальная, вы позволите?

— Будь острожен, Никас, — сказала она без всякого подтекста. — И не прячься слишком глубоко. Неизвестно, когда ты можешь понадобиться.