— Откуда ты это знаешь? — спросила Совесть. — Кто тебе это сказал?

Пророк подняла Руку Одиночества и указала себе на грудь.

— А ему это зачем? — не поверил Никас. — Для него это смертный приговор!

— Оно не боится смерти, — сказала Максиме. — Я научилась понимать его. Его разум как у ребенка, Одиночество не понимает последствий своих ответов. Оно появилось, когда нервная система какой-то несчастной обезьяны стала достаточно сложной, чтобы она смогла соприкоснуться со страстями. Первое, что поняла эта странная мартышка: я одна. Вокруг меня сородичи, такие же как я, но именно это и доказывает, что я одна. Я отделена от них и нет никакого способа нам слиться воедино. Разумеется, она не говорила это про себя. Это был, скорее, новый инстинкт. Одиночество — это инстинкт. Сочетание страсти и древней материальной традиции размножаться. Когда разделилась первая клетка, она дала начало этой катастрофе. Целое — стало множеством. Именно поэтому Одиночество существует в двух мирах одновременно. Как и Великая Гидра основных потребностей.

— И оно само тебе все это рассказало? — упавшим голосом спросил Никас.

Пророк кивнула.

— И много еще чего. К сожалению, даже оно не знает другого способа ослабить себя.

— Значит, тебя не переубедить? — Совесть приблизилась к хозяйке. — Никас, я задержу ее, но ненадолго. Успей сделать то, что должен.

С этими словами сущность бросилась на хозяйку и исчезла в ней. Та покачнулась, ее лицо приняло выражение испуга и сильного замешательства. Геноцид внизу закончил терзать здание. Ухая ломающимися стенами, оно начало крениться в сторону. Максиме, все еще не пришедшая в себя, успела прошептать: «что я наделала». Она вцепилась Рукой Одиночества в бетон, глядя вниз, на то, как Никас выпускает клешни Цинизма из спины. Несколько кратких мгновений они смотрели друг другу в глаза. А потом крыша раскололась пополам, разделив их.

На какое-то время они ослепли из-за пыли, поднявшейся кругом серым занавесом. Их понесло куда-то вниз, быстро и угрожающе. Никас упал, его клешни бесполезно цеплялись за обломки и глыбы. Они накрыли его, пытаясь растереть в кашу. Но он расшвырял изломанные плиты быстрее, чем они перестали скрежетать и буйствовать. Вокруг еще катилось, падало и трескалось, а Никас уже бежал сквозь хаос.

Из пыли вынырнула голова Геноцида. Человек, не останавливаясь, врезал по ней тремя негативными кулаками. Чугун гулко откликнулся, из единственного глаза полыхнуло огнем. Потом эта неповоротливая махина сделала рывок, который невозможно было ни предсказать, ни уйти от него. Огромный локоть теснил журналиста назад. Тот упирался нижними клешнями в землю, а верхними давил от себя.