Это был его конец. Растоптано достоинство. Не может он больше предводительствовать табуном… Пренебрежительные взгляды молодых маток, влажный блеск глаз жалеющей его старой лошади, любопытствующие взоры жеребят, подняли и поставили Чабдара на ноги. А ноги предательски дрожали. И все же у него достало сил повернуться и поскакать прочь. Серый вошел в табун. В сторону Чабдара никто не смотрел. И лишь гнедой жеребенок, любивший поиграть с вожаком, кинулся за ним вслед. Сухие щетинки прошлогоднего травостоя кололи его нежное брюшко. Он вскидывался и прыгал дальше.
Когда, раздувая от быстрого хода тонкие розовые ноздри, он взбежал на вершину холма, то его глазам предстала неожиданная картина: Чабдар, не владея больше своим телом, катился вниз по крутому, почти отвесному склону.
Жеребенок содрогнулся и в ужасе попятился. Потом, как бы оценивая ситуацию, посмотрел на табун, потом на темнеющее внизу бездыханное тело, и заржал.
Светило солнце. Разделившись, как всегда на группки, щипал свежую траву табун. И тревожно неслось над равниной, над холмами и солончаком жалобно-тоскливое ржание гнедого жеребенка.
Жеребенок плакал…
ЧЕЛОВЕК, УШЕДШИЙ НА ВОЙНУ
ЧЕЛОВЕК, УШЕДШИЙ НА ВОЙНУ
Каждую ночь, когда все затихнет, принимаюсь сочинять это письмо. Удивительно, как еще находятся слова? Но им, заветным, видно, нет конца. Однако, одно-единственное письмо пишу, а всякий раз оно новое. Если б ты знал, какое это счастье, писать его. Слова тревожат память, воскрешают твой образ. Ты перед глазами, как живой. Поверь, это уже счастье. В такие мгновения я – самая счастливая женщина на свете.
И улицу нашу вижу, и тебя, как ты утром идешь на работу. Первым, почтительно здороваешься со стариками, а молодые, безусые еще парни тебя приветствуют. Я стою у тамдыра, достаю из его жаркого чрева свежий хлеб – горячая лепешка обжигает ладонь даже через енлик – а взглядом провожаю тебя, слежу до тех самых пор, пока не зайдешь за густые талы, что росли у арыка рядом с домом дедушки Гыджана.
Какое чудо нас соединило? Чудо, чудо, не спорь! Сейчас парни с девушками встречаются, мы даже не знали друг друга до свадьбы. Я лицо твое разглядела только утром после нашей первой ночи, когда ты заснул на заре. Ты мне сразу понравился. А потом я так быстро к тебе привыкла! Ты стал самым близким, самым родным. Я удивлялась: неужели так бывает? Значит, бывает.
Даже когда уходила погостить к родителям, все время о тебе только думала. Чем ни займусь, на что ни гляну – тебя вижу. Вот ты пришел с работы, бродишь как неприкаянный по дому, не знаешь, чем заняться, как унять тоску. Ведь и тебе без меня было плохо, правда? Представляю это, так только и думаю, как бы перенестись к тебе. Кажется, были бы у меня крылья – улетела! Собираешься в гости на денек-другой, а не пройдет и полдня, уже ищу повод, чтоб домой вернуться. Сноха даже ехидничала: