– Прямо как «Буратино», бабушка.

– Не знаю такого. Не наш, чай?

На другой день вечером Наталья приготовила Васильевский огарок, а ночью девки пошли за село, на перекресток. Варя взяла огарок, очертила им круг и, стоя на какой-то тряпке, быстро-быстро проговорила:

– Полю-полю белый снег, выйди в поле человек, за батюшкину хлеб-соль, за матушкино здоровье, где мой суженый-ряженый – там мне и почудься: али голос заговори, али песню запой; быть в чужой стороне – колокольцы загреми, самолет пролети, али машина проурчи, али конь заржи, аль собачка залай; быть мне без дому, без крову – звездочка упади али зорька полыхни; а быть мне умереть – заруби, затеши.

Тишина вокруг была страшная. Девчата не дышали, слушали. Но ничего не было слышно, не объявился никому жених, никому не грозила чужая сторона, никому не строгала судьба еще гроб.

– Что-то не так мы делаем, – сокрушалась Варя. – Не может быть, чтоб всем тишина одна выпала.

А потом завертелась кутерьма с непрерывными гаданиями, смехом, шутками, ужасами. Наталья, как ей и наказывала бабушка, стала гадать только на поленице.

– Осторожная ты, – сказала Варя, как показалось Наташе, с недовольством.

Под утро Наталья заявилась домой. Бабка не спала. Сидела у синего окна в хрустальных разводах и глядела невидящим взглядом вдаль.

– Нагулялась? Выкладывай.

Наташа сладко зевнула. Присела на кровать.

– Спать хочешь? Это хорошо. Сон постарайся ухватить и запомнить. Ну, как погадали?

– За селом тишина-а была – ни звука. Один раз только вроде как нога в снегу огрузла.

– А кому огрузла? Кому огрузла-то? Спишь, что ли?

– А? Не помню.

– Полено-то где?

– В сенях.

Наташа принесла два полена.

– Чего так?

– Да я стала вот это брать, а это – раз – и само мне в руки скатилось. Я решила оба захватить.