А тут вдруг, спустя столько лет, эта встреча, такая реальная, что жуть берет, и все вернулось на круги своя. И вот они уже встречаются. И снова между ними близость. Но близость не приносит такого удовлетворения, как прежде. Она даже вроде как отвлекает от того главного, что установилось между ними на войне, отвлекает от духовной близости, которая дается, увы, немногим в этой жизни.

Когда Боренька уехал в лагерь, Янский жил у Веры, и месяц был как сказка. Но однажды она перебирала свой военный сундучок и нашла в нем, помимо прочего, новый комплект солдатского белья. Вера Сергеевна ни разу его не надевала, так как размер был большой, на солидного мужчину.

– Возьми себе, пригодится, – сказала она Борису Алексеевичу, и тот, ни слова не сказав, взял и опустил почему-то глаза.

Однажды ей приснился сон. Ее комната, самая обычная комната с самой обычной обстановкой, только освещена сильнее обычного, точно не одно окно в ней, а два – еще и с южной стороны, и будто бы она только проснулась, а в дверях, виновато склонив голову, стоит Борис Алексеевич.

– Я тогда тебя не поблагодарил, – говорит он. – Спасибо, родная. Пригодилось. Все в пору.

Глянула Вера Сергеевна на свои руки – а в них стакан граненый с водкой.

– Это тебе, – говорит она и протягивает Борису.

Тот взял , выпил, но ничего не сказал и глаза так и не поднял.

«Ведь это он умер, – обмерла Вера Сергеевна, когда проснулась и увидела свою комнату наяву, в обычном ее освещении. – Бедный. Бедный мой. Ты приходил ко мне проститься. Из одного моего сна в другой».

Съездила она в Москву, побывала у него на могилке. Могилу пришлось искать самой, так как жена Янского на похоронах не была и детей проститься с отцом не пустила.

– С кем жил, тот пусть и хоронит. Тот пусть и прощается с ним, и прощает. Я его не прощаю. Бог простит – хорошо. А вам, собственно, какое дело до него? Насколько знаю, мы с вами в одинаковом положении.

А когда Вера Сергеевна вернулась домой, ее снова закружила жизнь, в которой заложили наглухо окно с южной стороны, и вот, надо же, приснился опять сон о Борисе, сон, от которого берет жуть, сон об аптеке, какой-то булочной, ненадеванном комплекте солдатского белья, об их несостоявшейся встрече, на незнакомой улице, в неведомый час, но в такой знакомой комнате, в которой она словно бы оставила всю свою жизнь.

Она часто стояла у своего единственного окна и выглядывала в нем Бореньку, то ли сына, то ли его отца, слились они для нее в один образ, который давал ей силы жить. И когда она видела сына, то вроде как видела и его отца. И еще вспоминала танкиста и его стихотворение, в котором души убитых идут в рай. Это навряд ли. Тела и души солдат не предназначены для рая. В рай могут попасть только их дети. Если они заслужат это.