— Отдам! — охотно согласился Козлов.

К месту они добрались еще засветло.

Поляна оказалась действительно сказочной. Большая, светлая и чистая, будто горница в праздничный день. Трава на ней густая и мягкая, как ковер. Вдали, у самой речки, белел рядок стройных березок с мягкой подпалинкой на листьях. А на самой поляне, чуть ближе к лесу, стоял один-единственный огромный дуб. Могучий, с толстенным черным стволом, с густой обширной кроной, он стоял спокойно и уверенно, слегка шевеля листьями на верхушечных ветвях.

— Вот он! — воскликнул Иван Сидорович, увидев дуб. — Правь прямо к нему!

И протянулись две ровные полоски по сочной траве от леса до самого дуба.

Не дав машине остановиться, Козлов открыл дверцу и торопливо вылез на волю.

— Красотища-то какая!

— Да, чистота, как в Московском метро, — сказал Пронин.

— Куда там твое метро! — продолжал восторгаться Иван Сидорович.

— А в метро чисто? — поинтересовался шофер.

— У-у! Как в царском дворце!

— Было, — вступил в разговор Ванечкин, сняв с себя фуражку и повесив ее на сухой сучок. — Народу теперь там много разного, мусорят. Разве уследишь.

— Ну, в метро все-таки чисто, — не сдавался Пронин. — На улицах верно, мусорнее стало, бумажек разных — не успевают подметать.

— Сильно богатыми стали, — подхватил разговор Козлов, снимая с себя одежду. — На бумагу богатыми. Упаковки разные. Что надо и что не надо заворачивают в три слоя. Сто граммов «Мишек» покупаешь, а она тебе кулек делает из куска поболе газеты. А бумага — плотная, будто не конфетами торгует, а пятидюймовыми гвоздями. — Пока говорил, совсем растелешился, остался в одних трусах. Трусы на Козлове старомодные — синие и широкие. На лоно он специально надевал старые — донашивал, в городе же носил новые, современные, в ярких цветочках или в полоску. Снял носки, ступил голой ногой на траву, закричал, закатив глаза:

— Ребята! Да ведь это же не трава, это лебяжий пух! Мягкая и теплая!

И тут все стали быстро раздеваться, сбрасывать с себя ботинки, носки, осторожно, будто на битое стекло, ступали голыми ногами на траву и восторгались приятному ощущению. Кому-то трава казалась теплой, а кому-то, наоборот, прохладной, но всем одинаково нравилось это непривычное ощущение. Вспоминали босоногое детство, радовались, говорили все разом, не слушая друг друга.

— По такому случаю для начала хорошо бы причаститься наливочкой! — предложил Иван Сидорович. — Мокеевич, достань, а…

Пронин быстро выпростал из рюкзака красивую картонку, извлек из нее бутылку с еще более красивой этикеткой, на которой сверху броско, крупно, ярко-красно горело: «Vischnjovka».