— Ну как? Что вы сейчас испытываете? Ожидание? Страх?

— Ничего. Никаких мыслей.

Менджюн качает головой. Капитан, выпуская колечками дым от сигары, слегка улыбается:

— Мне никак не понять вас. Вам не по душе ни юг, ни север вашей страны. Ищете пристанища на чужбине. Разве у вас на родине нет близких и родных?

— Есть, конечно.

— Кто? Мать?

— Нет.

— Отец?

Менджюн кивает в знак согласия и при этом ловит себя на мысли: «Почему он сначала спросил о матери?»

— А любимая?

При вопросе о любимой Менджюн заметно побледнел. Растерявшись, капитан поднял правую руку и погрозил сам себе пальцем:

— Уж извините меня, старого…

Может, у них так принято в разговорах ненароком бередить незаживающие чужие раны… Но все-таки в капитане чувствовалась чуткая к чужим бедам деликатность. Заметив, как легкая тень пробежала по лицу моряка, Менджюн почувствовал себя неловко: нельзя по пустякам огорчать хорошего человека. Озорной ветерок ворвался через открытые настежь иллюминаторы и затрепыхал краями плохо прикрепленной к стене морской карты. А чайки по-прежнему летели вровень с судном в куске голубого неба, очерченном иллюминатором. Они то поднимались, то опускались, то исчезали где-то за кормой. Ярко светило солнце. И вдруг у Менджюна на душе стало необычайно легко. Его усталое тело, руки и ноги точно освободились от ненужного груза и испытали облегчение. Так бывало и раньше, в далеком прошлом, когда мысли об убогости жизни загоняли его в темный угол, и куда порой все же прорывались через мрак долгожданные лучики света и надежды.

А любовь… Это совсем другое дело. Для него слово «любимая» никогда еще не звучало так значительно и емко.

— Была бы любимая девушка, разве я так легко покинул бы родину?

Менджюн, как бы в знак того, что извиняться не стоит, примиряюще глядел на своего смуглого собеседника. Тот, прищурив глаза, долго хранил молчание и вдруг решительно отрезал:

— Да, и такое возможно.

Менджюн, услышав примирительный тон капитана, успокоился и, чтобы занять себя, стал крутить пальцами пустую чайную чашку. Капитан продолжал решительно:

— Да, это возможно.

— Н-да…