– Нет…

– Да уж. Положение, – Даша тяжело вздохнула. – Слушай, я не хотела говорить, но за нами с Надей слежка по ходу.

Наташа аж подпрыгнула. Ну, или ей так показалось. Слёзы по крайней мере как-то сами собой высохли.

– Как – слежка? Откуда?

– Я не знаю. Одна и та же машина. То за мной на работу, то за Надей. Надьку еще и до дома пасут. Там такой «ситроен» синий… Неважно. И мужик вроде бы один и тот же за нами ходит.

Теперь ладоням стало жарко. Очень жарко.

– С этим надо что-то делать, куда-то жаловаться! Если вам…

– Мам, слушай, тебя просили оговорить себя или что-то в этом роде?

Наташа вспомнила участливую улыбку следователя Сергеева. Как он говорит ей ласковые слова, но одними губами. А глаза – сухие, безэмоциональные, и ручкой всё водит да водит, и вопросы задает то про Матвеева, то про Цитрина.

– Н-нет.

– Ясно. Давай мы попробуем что-то сделать с этим, хорошо? Хотя бы добиться, чтобы к тебе адвоката пускали. И чтобы правозащитники пришли. И свидания. Ладно?

Наташа всхлипнула.

– Подожди, подожди! Скажи, а обо мне пишут хоть что-то в интернете? Ну там, Маславскую судят, Маславская в СИЗО, Маславской плохо… Нет?..

Даша отвечает не сразу, и еще до того, как она вздыхает – тяжело, будто пружину отпускает, как в детстве, когда Наташа спрашивала ее по поводу мальчиков во дворе, – Наташа знает ответ.

– Я попробую, мам, но видишь… Просто как раз в театре же обыски были, и директора посадили, и вот это всё сейчас на слуху. Но ты не переживай! Напишут еще, Надин хороший знакомый работает в РИА, придумаем что-нибудь! Ты только не переживай, слышишь?

– Да-да, – сказала Наташа, уже даже не плача.

Потом повесила трубку, едва попрощавшись, и вернула телефон журналистке. Которая, как оказалось, последние пару минут слушала их разговор.

– Так вы из-за?..

Наташа кивнула. Вопрос отозвался пустотой.

– Да, я читала. Сочувствую. У вас особый порядок?