6

Несмотря на свою забитость, Алексеев был щепетилен. Когда при нем говорили о войне, о предателях, он терялся, краснел, готовый провалиться от того, что про него могли подумать худое. На лбу выступал пот, губы пересыхали, и он, завидуя выдержке Кашина, проклиная себя. Терзался Алексеев и оставаясь наедине. «Что могут вообразить другие? Как им объяснить?»

Немного овладев собой, он обычно вытирал платком лоб, тяжело вздыхал — пускай думают, что ему плохо,— и жаловался на сердце. Настроение у него портилось на сутки.

Когда Дора, догадываясь о муках Алексеева, не выдерживала и заступалась за него, Кашин безапелляционно возражал:

— Я реалист, и в его преданность не особо верю. За что он советскую власть может любить? В партию не принимают и не примут. Надежд на повышение по работе нет. Дядю, говорят, репрессировали в свое время. Откуда может взяться та любовь? И вообще, если хотите, им интересуются, кому нужно. Так что не вельми на руку, если где-нибудь ваша фамилия будет фигурировать рядом.

Идя с собрания вместе с Михалом и Сосновским (Димин остался у секретаря цехового партбюро), Кашин нарочито позвал с собой механика и стал рассказывать о бывшем начальнике слуцкой полиции, недавно разоблаченном органами безопасности.

— Столько лет под чужой фамилией скрывался. Умеют, сволочи. Где-то на Урале работал. Небось и рационализатором был.

— Да, да,— согласился Алексеев, и глаза у него забегали. Ему показалось, что, как честный человек, он обязательно должен возмутиться, и потому невольно добавил: — Как это можно жить убийцей?

— Можно, как видишь,— перевел на него строгий взгляд Кашин.— Да еще как! Помните, что было в доме связного? Заставил сначала угостить себя, а потом нажрался, напился и расстрелял хозяев. Жрал, пил и знал, что зараз убьет их.

— Попадаются же экземпляры,— покрутил головой Сосновский.

— А с мальчишкой? Убил потому, что сдрейфил, как бы тот после не отомстил,

Алексеев подумал, что сейчас покраснеет, и на лице у него выступили пятна.

— Действительно страшно,— с замороженной улыбкой подтвердил он и полез в карман за платком.

Кашин многозначительно взглянул на Михала, как бы приглашая того в свидетели, потом на главного инженера, чтобы обратить и его внимание.

— Нас, переживших войну, удивить трудно. Только я не расстреливал бы таких, а вешал. Куда ты? — издевательски спросил он механика, который с озобоченным видом стал прощаться.— У меня к тебе еще дельце есть. Погоди…

Очутившись в своем кабинете, Кашин выждал, пока следом войдет Алексеев, щелкнул французским замком и направился к столу.