— Чего они цепляются к тебе? — гневно спросила она.
— Не знаешь чего? Мстят, завидуют! Каждый хочет первой скрипкой быть.
— Злопыхатели проклятые! _
— Передам цех этой…
— Бутылке черной?
— Ага,— с ненавистью, будто рядом была не жена, а Димина, кивнул Кашин и хмыкнул: — Пускай опростоволосится!..
Засунув руки под расстегнутую рубашку и почесывая грудь, он надел шлепанцы и, не сказав больше ни слова, пошел в ванную.
Через час Кашин уже сдавал дела Доре. Пряча глаза, с подчеркнутой корректностью подсовывал ей папки с бумагами и коротко объяснял:
— Это директорские приказы. Это — мои. А это — сводки… Ежели запутаетесь, секретарша поможет.
Он ждал, что Дора будет теряться, задавать вопросы, но та спокойно брала пододвинутую папку, с которой Кашин только собирался принять руку, и дожила в стопку.
Она, кажется, торжествовала и не скрывала этого. Лицо у нее было оживленно, глаза весело поблескивали. Да и слушала она его не совсем внимательно, думая о своем, что, видимо, считала важнее кашинских объяснений. «Ладно… посмотрим, что сейчас запоешь»,— закипая, подумал Кашин и как можно бесстрастнее сказал:
— А вот это, обратите внимание, документация… Строительство нового конвейера в формовочном придется начинать, не откладывая. Он нужен, как воздух. Если что, с Алексеевым не церемоньтесь, ибо я, когда вернусь, буду взыскивать с вас.
— В отношении конвейера я кое-что наметила,— беззаботно, как показалось Кашину, сказала Дора, но лоб ее впервые прорезала морщинка.
— И вообще, чаще заглядывайте в план организационно-технических мероприятий. Там все главное. Вот он!
— Буду брать пример с вас, хотя и имею свои планы…
Дору заметно угнетали наставления Кашина, и она, чувствуя въедливую нарочитость его опеки, поскорее старалась избавиться от нее.
— Я с этим делопроизводством знакома, Никита Никитич,— добавила Дора, уже открыто давая понять, что насквозь видит его.
Это вконец озлило Кашина.
— Вы что, полагаете — нам не придется больше работать вместе? — окрысился он.— Напрасно!..
Он поборол себя, чтобы не стукнуть кулаком по столу, не начать браниться, и, понимая, что теперь из кабинета первому придется выходить ему, а не ей, что она будет ждать этого, тяжело поднялся. Окончательно окрепло намерение пройти в цех и подогнать кое-кого с заявлением — пусть потом пеняет сама на себя.