Михал потупился.

— Не хватило воли при гостях… — И сорвался: — Я ни к кому, конечно, кроме тебя, не пошел бы! Что делать? Спрятать все концы дома? А?.. Но ведь тут на днях сессия. И о молодежи вопрос стоит.

Бросив недокуренную папиросу в урну, Димин шагнул к Михалу и, склонив голову набок, недоверчиво уставился на него.

— Честное слово, не понимаю ничего, друже!

Лёдя захлебнулась воздухом, побледнела.

— А я понимаю, тятя… — сказала она, едва шевеля бескровными губами.— И если вы так считаете, я могу уйти из бригады. При чем тут остальные…

— Значит, это он про тебя? — опешил Димин.— В своем ли ты уме, Михале? — Но, увидев, что шутка рассердила того, попросил: — Расскажите тогда хоть толком…

Зазвонил телефон. Димин недовольно взглянул на него, опомнился и подошел к тумбочке.

— Я слушаю,— с досадой произнес он.— Кашин? Слушаю… Подожди, подожди. Зачем ты мне об этом?.. Сигнализируешь? Так это же у тебя в цехе. Что? Юбку не завяжешь? Какой ты, однако!.. Не все еще? В «Автозаводец» собираются писать? О чем? О рваческих настроениях? Ладно!..

Лёдя слушала, и все цепенело, словно умирало в ней. Только сердце билось, как шальное. Но и оно будто держалось на ниточке, которая вот-вот оборвется, как только Димнн кончит разговаривать и отчужденно взглянет на нее.

Положив телефонную трубку, Димин обернулся не враз, а когда обернулся — сам был растерян. Он понимал, что Михал в порыве отчаяния и самобичевания допустил бестактность, хватил через край. Стало жалко Лёдю — своенравную, гордую и потому чрезвычайно легко ранимую. Но слова, которыми можно было отрезвить Михала и поддержать девушку, не приходили. Это было выше его опыта, смелости. А когда Димин вспомнил Раю и мысленно поставил ее на место Лёди, растерялся вовсе.

— Как же это ты, девочка моя?! — не то спросил, не то воскликнул он, не отходя от тумбочки.

Лёдя вскочила с дивана, рванулась к отцу, который тоже поднялся, услышав фамилию Кашина.

— Хорошо, тятя, я все беру на себя. Хватит с вас? — выкрикнула она, обжигая взглядом и Димина.— Но неужели я так виновата? В нем? В том, что поверила человеку? Что люблю его?

Михал догадался: она уже думала об этом, решила что-то, но от него ждет пощады. И все-таки непреклонно сказал:

— Потеряла ты себя, дочка. Вот в чем твоя вина! А во-вторых, я говорил тебе — одним прощают, а другим нет…

Отшатнувшись, Лёдя закрыла глаза согнутой рукой и, ничего не видя, бросилась к двери.

— Нет, раз ты такая мужественная, то погоди! — приказал Михал.— Я не кончил. И вовсе не говорю, что дам кому-нибудь топтать тебя. Ты у меня еще будешь хорошая, лучше многих праведниц… Но раз уж так получилось, то и умей отвечать… Разберись как следует… А с этим типом, что звонил, мы еще поговорим. И вообще, Петро, тяжело мне в одной партии с ним. Пусть бюро решает…