5

Выступить против Кашина бригаде Прокопа тоже не удалось. Этому, как ни странно, помешал его… отъезд. Дело в том, что, прослышав о толках и пересудах, Кашин немедленно обратился к директору и, ссылаясь на пошатнувшееся здоровье, попросил отпуск. Обычно не больно деликатный и крутой директор, который редко задумывался, обидятся на него или нет, тут неожиданно оказался отзывчивым:

— Добро, отдохни. Можно, если охота, и путевку взять. Скажи там…

Кашин не сомневался: директор понял его, хотя и не подал виду. Значит, его, Кашина, еще ценят. Он, Кашин, потребен заводу, и тот, кто непосредственно отвечает за завод, понимает это. А что касается положения, в которое попал,— ничего, сойдет. Так уж повелось: в жизни должны быть виноватые. Иначе люди потеряли бы бдительность, демобилизовались. Если б виноватых не было, их стоило бы выдумать. Сейчас полувиноватым оказался он — пересолил немножко. Ну что ж, ничего не попишешь. В жизни тоже есть свои приливы и отливы. Компании были и будут. Потому важно только пережить очередной прилив или отлив, а там все пойдет, как и прежде. Разве не в этом смысл директорской поддержки?

Он молчал весь вечер. А наутро, еще в постели, после часового размышления, настроившись на философский лад, Кашин сказал только что проснувшейся Татьяне Тимофеевне:

— Ты, конечно, спросишь, как же летом? От юга, к сожалению, придется отказаться. Да ничего, Татя, что-нибудь и для тебя придумаем. А отпуск сейчас вот как мне необходим! — Он чиркнул ребром ладони по шее.— Димин через партком уже добился некоторых перестановок. Защитником молодежи прикинулся. А нашего брата… И не надейся… Если решат перемещать, так только вниз. Но ты не думай, что я боюсь их. Махну вот в санаторий, малость подлечусь. Разве плохо? А они пошумят-пошумят да и перестанут. Все страсти-мордасти улягутся. А там, гляди, новый наворот — и я по праву герой.

Кровати в спальне недавно сдвинули вместе. Увидев это у Сосновских, Татьяна Тимофеевна сделала так и у себя. И застилала их на день, как Вера, широким китайским покрывалом, а посредине клала круглую китайскую подушку с ярким вышитым павлином.

Кашин лежал на спине, заложив одну руку за голову. Собственные слова взбудоражили его самого, и он повернулся на бок, лицом к жене.

— Есть и еще одно — конвейер… — объяснил он, обиженный молчанием жены, которое, как он знал, в таких случаях означало, что Татьяна Тимофеевна не совсем согласна и убеждена.— Ты что, не веришь?

Но Татьяна Тимофеевна редко когда ему не верила. Не отозвалась же она по другой причине: ее задевал сам факт, что мужу приходится петлять, хитрить из-за кого-то, кто и подметки его не стоит.