Алексеев заэкал, погладил поясницу, выпрямился и, теряясь, о чем еще говорить, собрался отойти. Но Михал удержал его:

— Погоди, не ерепенься. Твое признание тебе самому нужно.

— Слабое утешение.

— О не-ет!

— Полноте, мужчины, завтра это обсудите,— остановила их Арина.— Нам хоть маненько внимания уделите. Раньше ведь бабы раз в году только людьми были — когда рожь жали. Вспомните, как говорили: «Бабы картошку копают», «Бабы пошли лен стелить». И только: «Люди начали рожь жать». Да прошли времена… Давайте-ка станцуем, механик!

— Польку-трясуху! — послышались голоса.— Польку!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Последние два дня для Сосновского были особенно горькими.

Домой он старался не заезжать, жил на даче — оттуда ездил на работу. Но скорбь по Вере не покидала его. И хотя ни одной жениной вещи здесь не осталось, все напоминало о ней — и прежде всего дочери.

Вера как бы жила в девочках. Даже почерк у Леночки и Сони был одинаковый — ее. Их представления, вкусы и склонности тоже смахивали на Верины. Они обижались, как мать; как она, отчужденно смолкали и замыкались. Так же расцветали, если им что-либо нравилось. И это не удивляло: Вера даже во время прогулок заставляла их видеть так, что и как видела сама,— небо, лес, их красу. Однажды, чтобы дочки почувствовали, что за прелесть езда на возу сена, она попросила колхозника, проезжавшего мимо дачи, посадить их на воз и потом бежала вслед с полкилометра. Конечно, такое не могло пройти бесследно…

Перебравшись на дачу, когда детей отпустили на каникулы, Сосновский постарался с головой уйти в дачные хлопоты. Не жалея времени, обложил дерном бровки, посыпал дорожки песком. Привел в порядок цветник, достал в оранжерее две пальмы-латании, которые так любила Вера, много возился в саду, огороде. Сам полол клубнику, поливал высаженную рассаду, ухаживал за привитыми осенью деревьями. Затем стал заготавливать материал для мансарды, о которой мечтала Вера,— оттуда было бы видно море.

В хозяйственных хлопотах притуплялось горе; приятно было делать то, что начала или собиралась начать жена. Сосновский даже стал находить в этом горькую утеху. Но уехал на практику Юрий, заболела Леночка, и рана вновь закровоточила.

Не обошлось тут и без Димина. Заехав вчера, он оглядел владения Сосновского и не сдержался:

— Ты что, интеллектуал, собираешься отгородиться от всего света, что ли? Сам, видно, уж дачу не обобществить, как говорят. Нужно специальное указание. Так? Даже, может, опасаешься его.

Сосновский обиделся, но виду не показал.